Королевы бандитов

Шрофф Парини

Не дожидаясь очередной реплики свекрови, она направилась в коридор, постучала в дверь и услышала мычание, означавшее приглашение войти. Гита вошла и закрыла за собой створку. Рядом с кроватью стоял деревянный стул с резной спинкой. Она села, положив сумку на колени, и достала большой конверт из плотной бумаги, который выбрала специально, чтобы документы не помялись.

– Ты выглядишь лучше, – солгала она.

Собственно, долг требовал, чтобы она заговорила первой – ведь это ее пуля разнесла Рамешу нижнюю челюсть и проделала дыру в языке, так что теперь он не мог ни говорить, ни нормально жевать. Ветеринар, вызванный Бада-Бхаем, раненому скорее навредил, чем помог, но потом нормальные врачи сделали свое дело и пообещали, что через пару лет двигательная способность

челюсти улучшится. Вынужденная жидкая диета – на столике у кровати стояли стеклянная бутылка и чашка – не должна была причинять ему особых неудобств. Рамеш потерял зубы – Гита видела их после выстрела на полу у себя дома, – но сейчас это не было заметно, поскольку он не мог открыть рот шире, чем на полдюйма.

– Бада-Бхай передает тебе привет. – Когда Рамеш повернул к ней голову, она добавила: – Ну, не только привет. Он прислал тебе новую порцию. Знаешь, он отказался от клички «Би-Би» – говорит, она все-таки неоднозначная, и ему надоела путаница. – Гита достала из сумки несколько прозрачных пакетов с жидкостью и положила их рядом с чашкой и бутылкой. – Кстати, нам одобрили увеличение кредитов. А еще Чинту представил нас с Фарах новой клиентуре. Мне не особенно нравится, что это в основном его громилы, но Фарах говорит, деньги не пахнут, и я думаю, она права. По крайней мере, от его разбодяженной тхарры больше никто не ослепнет. Благодаря тебе. Приятно, наверное, чувствовать, что ты сделал что-то хорошее, да? О, не надо так надувать губки. Что бы тебе еще такое рассказать?.. А, помнишь Бандита, моего пса? Так вот оказалось, что он не Бандит, а Бандитка! Ну, то есть не он, а она. Мне все это время как-то в голову не приходило проверить, представляешь? И я до сих пор по привычке говорю ему, то есть ей «хороший мальчик». Ну да ничего, как-нибудь перестроюсь. Да что это я все о своем болтаю? – кашлянула Гита. – Как у тебя дела?

Рамеш похлопал ладонями по кровати в поисках планшета с прикрепленным листом бумаги и карандашом. Цвет лица у него казался более желтым, чем в предыдущий раз, когда она его видела.

«Еще слепой», – криво написал он на листе.

– Может, пройдет, – сказала Гита и встряхнула бутылку, чтобы он услышал бульканье и понял, что она имеет в виду. – Если перестанешь пить.

«Нет смысла», – прочитала она и вздохнула:

– Чинту говорит, он окончательно откорректирует пропорцию в зависимости от того, вернется к тебе зрение или нет, а пока его лаборанты просто экспериментируют, поэтому ты должен продолжать тестировать тхарру. Ты же понимаешь, что тебя это убивает?

«Недостаточно быстро».

– Ну, тогда ладно, это твой выбор. Я не против того, чтобы стать вдовой, как ты знаешь. Но матушка твоя уже из сил выбивается. Выглядит совсем измотанной. Полагаю, она все еще уверена, что тебя подстрелили какие-то бандиты за долги?

Рамеш не пошевелился. Сморщенный шрам на его щеке остался в том месте, где вышла пуля, а подбородок сходился с верхней челюстью неровно, как криво застегнутые через пуговицу края рубашки. Конечно же Гита порой задумывалась, жалеет ли она о том, что выстрелила в него, должна ли испытывать угрызения совести от того, что причинила другому человеку столько боли, особенно если учесть, что когда-то она этого человека любила. Любовь прошла, нет смысла отрицать. Но бывает так, что воспоминания о любви сильнее, чем сама любовь. Совсем небольшой период времени, который лишь казался долгим, Рамеш был для нее целым миром. Но теперь ее мир несоизмеримо расширился. Так что пусть сожаления, решила она, будут уделом Рамеша, и только его. Для нее жалеть о чем-то, связанном с ним, – все равно что носить воду в ступе. К тому же у нее были поводы для сожалений поважнее, к примеру время, потерянное ими с Салони.

Возможно, в какой-нибудь параллельной реальности ей хватило милосердия удержаться от выстрела, но здесь, в нашем мире, Гита прошла через горнило страданий, и ее характер выплавился, принял форму в огне. Эта Гита сумела выжить, а извиняться за то, что ты выжила, – глупо.

Она достала

из конверта документы:

– Я благодарна, что ты согласился поставить свою подпись. Адвокаты говорят, развод по взаимному желанию сторон занимает в два раза меньше времени, чем по заявлению, поданному только одним из супругов.

Рамеш указал пальцем на Гиту, затем провел им по своему пробору.

Она засмеялась:

– Нет, я не собираюсь снова выйти замуж.

Он помахал перед собой ладонью с растопыренными пальцами, что означало вопрос: «Зачем?»

– Зачем мне развод? Затем, что наши с тобой жизни, Рамеш, больше никак не связаны. Я прожила одна много лет и хочу оформить это официально. Для себя. Мне не нужна твоя фамилия.

Рамеш лежал неподвижно, и она боялась, что он передумал. Если так, у нее все равно будет возможность добиться своего другими путями, но для этого придется потратить столько усилий, что в итоге она окажется такой же опустошенной, какой выглядела сейчас мать Рамеша. В конце концов он поднял руку и сделал жест, как будто пишет.

– Вот. – Гита поднесла его руку к странице документа. – Чуть левее и ниже. Да, здесь. Отлично.

Рамеш сумел вытолкнуть из неподвижных челюстей одно едва различимое слово:

– Всё?

– Не совсем. Совместное прошение о разводе – только первый этап. Потом нам обоим еще нужно будет явиться в суд. Сможешь?

Он пожал плечами – нетерпеливо и обидчиво, как ребенок, который пока молчит, но это молчание ничего хорошего не предвещает. Гита знала, что за время длительного бракоразводного процесса у него еще будет возможность попортить ей кровь, и он наверняка этим воспользуется. Но она также знала, как напомнить ему о собственных возможностях – о том, что ей не составило бы труда снять кольцо из носа в любой момент и без его содействия, вместо того чтобы затевать обременительный развод через суд. Она сделала ему подарок, продлив его жалкое существование и позволив наслаждаться выпивкой еще какое-то время, пока его не прикончит цирроз.

– Знаешь, – сказала Гита, вытянув ноги и пошевелив босыми пальцами. – Если так подумать, у тебя сейчас есть все, о чем ты мечтал. – Рамеш недоуменно вскинул брови.

– Ты получил возможность пить, как будто это твоя работа. Родственники тебе бухло не покупают, зато Чинту поставляет его бесплатно. Благодарности я от тебя не жду, но согласись – в этом и заключалась твоя главная мечта. – Глаза Рамеша свирепо сузились, но челюсть не двинулась с места. – Ты никогда не понимал иронию, – покачала головой Гита.

Он велел ей убираться взмахом руки.

– Перед тем как уйду, – весело улыбнулась Гита, – я скажу тебе то, что, вероятно, ты и сам уже понял: ты негодяй, Рамеш, и даже на пороге смерти останешься негодяем. Ты был негодяем, когда женился на мне, когда врал о Салони, когда прикрывал своих дружков, которые безнаказанно насиловали девчонок на окраине, когда позволял родителям грабить моих отца и мать. Бросить меня было дурным поступком, но было бы еще хуже, если бы ты остался. И потому я говорю тебе спасибо. Я знаю, что ты сделал это, чтобы меня унизить, но все равно я тебе благодарна. На твоем месте я бы вообще не просыхала. Ведь гораздо легче мириться с самим собой, когда ты все время пьяный, правда? Кстати… – Гита налила полную чашку тхарры и вложила ее в руки Рамешу. – Между прочим, я знаю, почему ты хотел поссорить меня с Салони.

– Ы-ы? – промычал он совсем неразборчиво из-за простреленного языка и от того, что уже принялся заливать себе в рот самогон. Из уголка рта потек ручеек – Рамеш поймал его рукой и облизал пальцы губами.

– Потому что без нее я стала слабой. Будь Салони рядом, у тебя не было бы шансов заставить меня почувствовать себя никчемной. Ты обвинял меня во всех своих неудачах, хотя виноват был сам… Знаешь, мне все твердили, что я должна сохранять брак любой ценой. Все говорили: «Ваши с ним жизни связаны, вы вместе навсегда, у тебя нет выбора, ты должна прощать и прилагать еще больше стараний в браке». Ссора, драка или просто удар кулаком, дескать, не могут положить конец супружеским отношениям.