Королевы Маргины
Шрифт:
– Ты уже за меня решаешь? Не рано ли?
– Не я решаю – дело. Да ты и сама не захочешь. Потому что именно он тебя и сдаст властям. Донесет.
– Знаешь, по-моему, он на такое все же не способен. Он от властей шарахается…
– Ничего. Мы его убедим. Сперва возьмем в кнуты, а потом подарим кулечек пряников. Донесет. И за тобой придут – в твое жилище, где тебя и схватят. Только к чему весь этот разговор? Я не стану подставлять тебя, и гори все синим огнем.
– Рогнед, а мне и не надо, чтобы ты меня подставлял. Не хочешь воспользоваться моей помощью – не надо. Ты меня ввел в курс, так что я и без тебя обойдусь. Пока ты будешь искать новую фигурантку, я сдамся сама. Как Зора Мель. Тебе же лучше будет: совесть останется спокойной. Если она у тебя есть, конечно. И не придется тебе ломать голову над тем, как меня вытащить из камеры смертников.
– Ты этого не сделаешь! Я запрещаю!
– А что, у тебя есть право разрешать мне или запрещать?
– Есть право помешать.
– Каким же образом? Сдашь меня Службе покоя? Сделай одолжение. Да успокойся ты, в конце концов. Знаешь ведь: с тобой или без тебя, но я это сделаю.
– Без меня ты сдаться им можешь. Но вовремя освободиться не сумеешь. Если снаружи никто не станет помогать…
– Невысоко ты меня ценишь, Рогнед. Смогу. Изнутри.
– Каким же это способом?
– А таким. Ты ведь знаешь, что Зору взяли в фирму как психооператора и сейчас хотят так же использовать?
– Да. Только ты тут при чем?
– При том, что у меня эти способности развиты не хуже. И когда мне понадобится выйти на волю – мне даже коврик расстелят.
– Ты это серьезно?
– Более чем. Так что не трать времени: считай, что ты привлек меня к этой работе, и вводи в курс дальше.
– Ну, я предполагал так: вся работа – изобразить твою сестричку в судебном заседании. Признать свою вину – то есть ее вину, конечно, и выслушать приговор. Ну, может быть, сыграть там истерику, или же наоборот – показать, что ты не можешь сопротивляться сознанию собственной вины и принимаешь приговор как заслуженное воздаяние…
– Сыграть все можно. А дальше? Смысл?
– Смысл в том, что как только выяснится, что ты – она – схвачена, сразу всплывет из небытия человек по имени Штель.
– То есть настоящий убийца.
– Ну да. Но для нас он важен тем, что знает все, что нужно, чтобы вернуть компании те деньги, что покойный Нагор успел куда-то перепрятать. И мы должны всю эту информацию от него получить. И получим, как только он окажется в наших руках. Но он не вылезет на свет, пока не убедится в том, что обвиненная в убийстве женщина не только схвачена, но уже и осуждена. То есть пока не сочтет себя в безопасности.
– Слушай, а что ты так заботишься о чьих-то деньгах? Тебе они не достанутся, верно?
– Не для себя. Но об этом сейчас не будем.
– Я вот чего не понимаю: если Нагор убит – почему же фирма не хочет сдать властям Зору? Ее там так любят? Почему нужно подменить ее?
– Потому что она для фирмы – страховка. У нее тоже – сто процентов вероятности – находится все та же информация, ключи к деньгам. И если по какой-то причине со Штелем сорвется – придется вытаскивать это из нее. Если сдать ее властям, то этот источник мы для себя закроем. Это было бы неразумно.
– Ну а что же было бы – не со мной, а с другой женщиной, попади она туда? А если ее сразу после приговора захотят казнить?
– Невозможно. Потому что приговор – любой – был бы еще обжалован, ее защищали бы хорошие адвокаты, – а мы свою операцию провели бы за считаные дни. И как только получили бы свое – немедленно освободили бы ее.
– Рогнед, я сомневаюсь.
– В чем, Сана?
– В том, что еще хочу любви с тобой.
– Это еще почему? Сана…
– Ты слишком жесток.
– Не с тобой же!
– И со мной. Но ты не понимаешь. Боюсь, и не поймешь.
– Ну так объясни, снизойди до моей непроходимой тупости.
– Если ты любишь меня… Молчи, я ведь сказала «если». То тем самым ты любишь всех женщин – то есть, конечно, тех, кто заслуживает этого имени, а не каждую, у кого щелка сам знаешь где. Всех, а я для тебя – соединение и олицетворение их всех. Такая любовь, кстати, способна нейтрализовать ваш блошиный инстинкт – прыгать с тела на тело. Потому что, обладая мною, ты уже обладаешь всеми, кто того заслуживает. Ну вот. А ты готов с легкой душой обречь на беды, даже на смерть кого попало, любую женщину, о которой точно знаешь, что она ни в чем не виновата. Как же я могу после этого…
– С чего ты взяла, что «с легкой душой»? – проворчал Рогнед.
– Да потому хотя бы, что тяжелой души у тебя и не бывает. Ты легкий человек. И скажу тебе вот что: подумай, Рогнед, и, может быть, постарайся меня разлюбить – пока я тебя окончательно не закогтила. Не хихикай, я серьезно и так откровенно, как никогда еще не говорила. Постарайся из самосохранения. Потому что когда все пойдет всерьез, я стану тебя воспитывать, чтобы сделать таким, какой мне нужен. И тебе придется тяжело. Даже очень. Но тогда ты от меня уже не ускользнешь. Сейчас еще, может быть, сумеешь.
– Запросто, – сказал Рогнед. – Ты, Сана, не очень-то себя переоценивай. Ты меня еще не взнуздала. Это тебе так кажется. Итак: ты все же хочешь идти на риск назло рассудку? Хотя, твою безопасность я в любом случае гарантирую.
– Да, хочу, – вызывающе ответила она. – Тем более что любви нашей пришел конец…
– Постой, постой. Почему – конец? Я еще ничего такого не сказал, тут еще подумать надо. Дело не шуточное. Я только сказал, что могу от тебя освободиться, я ведь не говорил, что хочу этого!
– Разве? Странно, а мне показалось…
– Да глупости.
– Ну, в таком случае… Что там за шум?
– Сейчас узнаем. – Мастер нажал кнопку звонка. И через полминуты показавшегося в дверях соратника спросил:
– Что у вас там за кавардак?
Спрошенный усмехнулся:
– Этот… павлин – ну, который с этой там был, ну вот с этой…
– Узий, что за манеры! «С этой»! С уважаемой Саной, вот как следует говорить. Так что там?
– Уважаемая Сана, извиняюсь. Сорвалось с языка. Вот, значит, этот павлин прибыл, так аккуратненько справился с замком, вошел. Очень удивился, увидев нас. И настолько растерялся, что вместо того, чтобы мирно слинять, полез на нас с кулачками – в одном держа что-то вроде зубочистки…