Королевы не плачут
Шрифт:
– Да вы просто чудовище!
– пораженно вскричала Бланка.
– Да, я чудовище, - подтвердил Филипп, притягивая ее к себе.
– Я дракон. Р-р-р!
Он попытался ухватить зубами ее носик. Бланка увернулась и наградила его еще одной пощечиной.
– Отпустите меня, вы, пьяная свинюка!
– Я не свинюка, я дракон. Пьяный дракон. А ты знаешь, милочка, что больше всего любят драконы - и пьяные и трезвые? Они просто обожают кушать хорошеньких, вкусненьких девчонок - таких, как ты, например. А поскольку я дракон, голодный и пьяный дракон, то сейчас я тебя съе-е-ем!
–
Одной рукой он прижал Бланку к себе, а другой принялся расстегивать ее корсаж. Она изворачивалась, извивалась, брыкалась, лягалась, но вырваться из его объятий ей не удавалось.
– Прекратите немедленно! Я буду вас бить.
– Бей, - равнодушно ответил Филипп; он как раз сосредоточил все свое внимание на застежках, которые почему-то не хотели выполнять своей основной функции - расстегиваться.
– Я буду кусаться, - предупредила Бланка.
– Об этом я только и мечтаю, - заверил ее Филипп.
– Негодяй ты!
– сказала она и вдруг всхлипнула.
Оставив в покое ее корсаж, Филипп взял Бланку за подбородок и поднял ее лицо к себе. На ее длинных ресницах, словно капли росы, блестели слезы.
– Что с тобой, милая? Почему ты плачешь?
– Вы... Ты насилуешь меня. Ты заставляешь... принуждаешь...
Он провел большим пальцем по ее розовым губам, которые непроизвольно напряглись и задрожали, готовые подчиниться малейшему желанию своей обладательницы.
– А если я не буду принуждать, ты согласишься?
– На что?
– Как это на что? Да все на то же самое - лечь со мной в постельку. Ну, не отказывайся, солнышко, ведь я ТАК тебя хочу. Я никого еще не хотел так, как тебя. Вот как я тебя хочу!
Бланка отрицательно покачала головой:
– Нет, Филипп.
– Но почему, почему? Неужели я не нравлюсь тебе?
Бланка промолчала. Продолжая удерживать ее в объятиях, Филипп свободной рукой погладил сквозь ткань юбок и платья ее бедро, затем пальцами пробежал вдоль стана к груди, пощекотал ее подбородок, шею, за ушком... Бланка глубоко и часто дышала, вся пылая от стыда и сладостного возбуждения.
– Разве я не нравлюсь тебе?
– повторил свой вопрос Филипп.
– Нет, почему же, нравишься, - дрожащим голосом, почти умоляюще, ответила Бланка; как-то само собой она перешла на ты, понимая, что в данной ситуации обращение во множественном числе выглядело бы по меньшей мере комично.
– Очень даже нравишься.
– Так почему...
– Я люблю другого, Филипп.
– А если бы не любила, согласилась бы?
Бланка смущенно опустила глаза.
– Да, - после непродолжительного молчания призналась она.
– Тогда бы я согласилась.
– Значит, и в Толедо ты любила другого?
– Мм... Нет.
– Так почему же и раньше ты...
– Тогда все было иначе, Филипп. Теперь же многое изменилось, очень многое... Только не спрашивай что.
– И сейчас ты любишь Монтини?
– Да, его.
Филипп тяжело вздохнул и просто положил руку ей на колено.
– Очень любишь?
– Очень.
– Ну хоть частичку этой любви, коли она такая большая, обрати на меня, Бланка. Поверь, от этого Монтини не убудет, честное слово! Любовник не муж, к верности ему не обязывает никто - ни церковь, ни общество. Не все равно ли тебе, скольких любить - одного, двух, десяток? Бери пример с Маргариты. Полюби меня, милочка, я просто дурею от твоих прелестей.
– Нет, Филипп, я не могу. Мне далеко не безразлично, скольких любить и кого любить. Любовь - она одна, единственная и неделимая, и я не могу выполнить твою просьбу, пойми меня правильно... Впрочем, вряд ли ты поймешь меня, ведь ты никогда еще не любил по-настоящему.
Филипп отпустил Бланку; на лицо его набежала тень.
– Ошибаешься. Я знаю и понимаю это. Была у меня настоящая любовь... Когда-то. Давно...
– Он хмуро взглянул на нее.
– Но это не относится к вам с Монтини.
– Почему?
– Потому что ты не любишь его, ты просто увлечена им.
– Неправда!
– запротестовала Бланка.
– Я люблю его.
Филипп медленно покачал головой.
– Ты еще такое наивное дитя, Бланка. Вот только что ты утверждала, будто бы я не способен понять тебя; на самом же деле я вижу тебя насквозь. Ты не можешь любить Монтини, в этом я уверен.
– И, наверное, потому, - саркастически произнесла она, - что он мне не ровня?
– Вовсе нет, золотко. Уж я-то знаю, с какой легкостью любовь преодолевает все кастовые предрассудки, сметает все преграды, стоящие у нее на пути... Но сейчас речь о другом.
– О чем же?
– О том, как ты восприняла мои советы Габриелю.
– Это бесстыдство!
– Вот именно. Ты считаешь это бесстыдством - и не только то, что я дал эти советы в присутствие женщин, но и то, что я вообще даю такие советы. Следовательно, Монтини с тобой ничего подоб...
В этот момент Бланка зажала ему рот рукой.
– Имей же совесть, Филипп!
Филипп отнял ее руку от своего рта и осыпал ее нежными поцелуями.
– А между тем, - продолжал он, как ни в чем не бывало, - господин де Монтини, насколько мне известно, весьма опытный в таких делах молодой человек. Он не какой-нибудь сопливый юнец, который только то и умеет, что залезть на женщину, а спустя пару минут слезть с нее...
– Замолчи!
– Нет, Бланка, я не буду молчать, - в обличительном порыве заявил Филипп.
– Я открою тебе глаза на истинное положение вещей. Ну, сама подумай: чем можно объяснить тот факт, что на третьем месяце любовной связи с таким отъявленным повесой, как Монтини, ты все еще остаешься забитой, невежественной девственницей?
– Я...
– Этому есть лишь одно объяснение. Ты не любишь Монтини. В постели с ним ты чувствуешь себя скованно, неуютно, неуверенно. Ты не отдаешься ему полностью и ему не позволяешь отдаваться тебе целиком. Ты стесняешься его, тебя неотступно преследует страх оказаться в неловком положении. И перед кем? Перед человеком, которого ты, как утверждаешь сама, беззаветно любишь! Я почти уверен, что не единожды ты отталкивала Монтини, когда он, по твоему мнению, "заходил слишком далеко", предлагал тебе "постыдные ласки"...