Короли и капуста (сборник)
Шрифт:
– О, в Фишер-Хиле вам рассчитывать не на что, – говорит он. – У нас тут один врач – доктор Хоскинс, шурин мэра, так что тот не потерпит в городе никаких липовых врачевателей.
– Я не занимаюсь врачебной практикой, – говорю. – У меня есть разрешение штата на уличную торговлю, а если сверх того требуется местное разрешение, то я всегда готов его получить.
На утро я отправился в мэрию, где мне сообщили, что господин мэр еще не пришел. И когда придет – никто не знает. Так что доктор Воо-Ху снова возвращается к себе в отель, закуривает трубочку с дурманом и терпеливо ждет.
Через
– Пол-одиннадцатого, – говорю, – а тебя звать Энди Таккером. Видал тебя в деле. Это же ты распространил «Купидонов комплект» по всему Югу? Если мне не изменяет память, он включал в себя обручальное кольцо с чилийским брильянтом, свадебное кольцо, толкушку, пузырек утоляющего сиропа и портрет Дороти Верной – всего за пятьдесят центов.
Энди было приятно, что я его запомнил. Он был умелым дельцом, а главное – с уважением относился к нашему ремеслу и не жадничал: его вполне устраивал стандартный доход в триста процентов. Ему не раз предлагали заняться торговлей сомнительными лекарствами и семенами, но он был не из тех, кто встанет на скользкую дорожку.
Мне позарез был нужен напарник, и я без труда уговорил Энди войти в дело. Я расписал ему положение дел в Фишер-Хиле и собственные финансовые затруднения, вызванные текущей врачебно-политической ситуацией. Энди был всего пару часов как с поезда. У него в карманах тоже было негусто, поэтому он намеревался обойти городок, собирая пожертвования на строительство нового линкора в Юрика-Спрингсе. Мы вышли на крыльцо и принялись строить планы.
На следующее утро, часов в одиннадцать, я сидел на крыльце один, как вдруг появляется эдакий дядя Том. Оказывается, его послали за врачом для судьи Бэнкса, по совместительству мэром и тяжело больным человеком.
– Я не врач, – говорю. – Сходи-ка лучше за вашим доктором.
– Шеф, – говорит он, – док Хоскинс отправились на двадцать миль на север по вызову. Других докторов в городе нет, а мастер Бэнкс очень плохи. Вот меня и послали за вами, сэр, потому как очень уж плохо им.
– Ну, раз просят, – говорю, – так уж и быть. – С этими словами я сую в карман бутылек омолаживающего бальзама и отправляюсь в резиденцию мэра – самый красивый особняк в городе, с мансардной крышей и двумя чугунными шавками на газоне.
Мэр Бэнкс явился мне грудой одеял, из которой проглядывали бакенбарды и ноги. Изнутри доносились угрожающие раскаты, при звуке которых любой житель Сан-Франциско кинулся бы искать открытое пространство. У изголовья возвышался юноша со стаканом воды.
– Док, – говорит мэр, – мне очень плохо. Я на пороге смерти. Неужели медицина здесь бессильна?
– Господин мэр, – говорю, – я не являюсь в полной мере посвященным последователем С. К. Лапа. В медучилищах не обучался. Я пришел к вам по зову сердца, дабы облегчить страдания ближнего, насколько это в моих силах.
– Весьма признателен, – отвечает он. – Док Воо-Ху, это мой племянник мистер Бидль. Он пытался облегчить мои страдания, но безуспешно. О, бог мой! Оу-ау-ай! – немузыкально завершает он.
Я вежливо киваю мистеру Бидлю, присаживаюсь на край ложа и нащупываю у мэра пульс. «Покажите-ка вашу печень – то есть этот, язык», – говорю. Затем оттягиваю ему веки и внимательно разглядываю зрачки.
– И давно вы болеете? – спрашиваю.
– Я слег… ау-ой!.. вчера ночью, – говорит мэр. – Пропишите мне что-нибудь, док, прошу вас!
– Мистер Фидль, – говорю, – приоткройте шторы, а?
– Бидль, – поправляет тот. – Может быть, вам хочется яичницы с беконом, дядя Джеймс?
– Господин мэр, – говорю я, прикладываясь ухом к его ключице, – у вас острое обострение предвоспаления правого клавесинного клапана!
– О господи! – стонет он. – А вы не можете его чем-нибудь помазать или, там, вправить как-нибудь?
Я беру шляпу и направляюсь к выходу.
– Вы что, уходите, док? – прямо-таки воет мэр. – Неужто вы оставите меня помирать от этого, как там, заострения кларнета?
– Из одних лишь соображений гуманности, доктор Вой-вой, – подает голос мистер Бидль, – нельзя бросать собрата на произвол болезни.
– «Доктор Воо-Ху», господин заика, – отвечаю. Затем подхожу к постели больного и отбрасываю со лба волосы.
– Господин мэр, – говорю я, – у вас одна надежда на спасение. Лекарства тут бессильны, сколь бы они ни были всесильны. Остается уповать на высшие, – говорю, – силы.
– А поконкретнее? – спрашивает он.
– Научный метод, – говорю. – Не нытье определяет сознание, а как раз наоборот – то есть все болезни идут оттого, что нам просто нездоровится, а остальное – предрассудки и заблужденья. Признайте, – говорю, – первичность материи над манифестацией.
– О какой такой мануфактуре вы разглагольствуете, док? – говорит мэр. – Вы часом не социалист?
– Я имею в виду, – отвечаю, – великую докторину психического маневрирования, просвещенную методологию отсознательного психизма и болеутоляющего клистира, а именно – чудесную забаву, известную под наименованием персонального магнетизма.
– И вы умеете обращаться с этой штукой? – спрашивает мэр.
– Я один из круга Избранных Синедрионов и Выспренних Махаонов Тайного Удилища, – ответствую я. – Стоит мне сделать пару пассов, как хромые обретают голос, а слепые – волос. Я – опытный медиум, спирит, иприт и привидец. Только благодаря моим сеансам в Анн-Арборе покойный директор «Мичиганской уксусной компании» смог вернуться в стан живых и пообщаться со своей сестрой Джейн. Да, вы видите во мне уличного торговца, но это – говорю, – для бедных. Я не разбазариваю персональный магнетизм на тех, кто не в состоянии оценить его по достоинству.
– А меня вы возьметесь лечить? – вопрошает мэр.
– Послушайте, – говорю. – Куда бы я ни приехал, у меня вечно возникают неприятности с медицинским сообществом. Так что медициной я не занимаюсь. Но ради спасения вашей жизни я готов провести сеанс психического исцеления, если вы дадите мне слово мэра, что у меня не будет трудностей с разрешением.
– Само собой, – отвечает он. – А теперь за работу, док, а то меня сейчас опять скрутит.
– Мой гонорар – 250 долларов, исцеление гарантировано после двух сеансов, – замечаю я.