Короли рая
Шрифт:
А каждый вечер он шел к озеру; его измученные тело и разум молили о сне, в котором ему приходилось отказывать еще ненадолго. Каждый вечер Андо приветствовал его поклоном, и они начинали урок. Целью всегда было ощущение «присутствия» и концентрации. Он попросил Кейла выбрать слово (тот выбрал «спокойствие») и повторять его снова, и снова, и снова вслух. Он заставил его сосредоточиться на цветке, забыв про все остальное, и глядеть на него до тех пор, пока тот, казалось, почти не сливался с окружающим миром и не становился чем-то другим. В конце концов Андо велел ему «наглядно представить» в уме какое-либо место, и Кейл вообразил
На его пляже яркая полная луна всегда освещала белый песок по ночам. Его братья сидели с ним вокруг согревающего их доброго костра, в то время как сильный бриз холодил им спины. Вместе они смотрели, как горят дрова, слушая рокот волн и потрескивание хвороста, а когда у Кейла возникали нежеланные мысли, он бросал их в огонь, словно материальные вещи.
На третью ночь, представляя себе этот пляж, он почувствовал, будто плывет по воздуху – будто отделен от своего тела, или, возможно, его тело стало чем-то иным. Он не то чтобы боялся, но чувствовал себя неуютно, как будто снова учился плавать и знал, что вода, неважно сколь неглубокая, все равно может его утопить.
Когда он взлетел слишком высоко и покинул свой воображаемый пляж и вернулся, его тело ощущалось каким-то образом… отдохнувшим. Менее голодным. Он ясно почувствовал, будто влетает в него, как ветерок сквозь окошко, и его мускулы казались отдохнувшими и меньше ныли. Он открыл глаза и увидел улыбку Андо – улыбку любящего брата.
– Я очень рад за тебя, мой друг, – сказал тот.
Кейл почувствовал те же удовлетворение и покой, которые обрел, медитируя с открытыми глазами, но теперь еще и замешательство. Он не мог этого объяснить. Он чувствовал себя каким-то образом более скованным, но в то же время свободным. Его ладони вспотели, сердце бешено стучало, а в груди и животе словно порхали бабочки.
– Ты нервничаешь или воодушевлен? – спросил юный монах.
– Я… не уверен. Внезапно я не понимаю, чем эти чувства различаются.
Улыбка Андо стала шире.
– Ты увидел свой Оджас. Твою дорогу ко всему сущему. Твою дорогу к Пути. Это правильно, что ты должен радоваться, а также бояться. Та же осмотрительность, которая вернула тебя, означает, что ты следуешь тропой Нишад, Кейл, – на твоем языке это значит «те, кто остаются».
Кейл моргнул и вперил взгляд в своего учителя в поисках некой истины, которая, как он чувствовал, ускользала от него. За многие годы обучения религии об этом ничего не упоминалось. Хотя, предположил он, я никогда особенно не слушал.
– Кто такие «те»? И остаются где?
Мальчик пожал плечами, как будто не знал, и Кейл не почувствовал абсолютной честности, но больше ничего не спросил.
Андо отвернулся, опустив глаза, и его улыбка исчезла.
– Я должен сказать тебе – это твой последний урок.
Плечи Кейла разом поникли, как и настроение.
– Почему? У меня так много вопросов. Я не врубаюсь, что только что произошло.
– Я больше ничему не могу научить тебя, Кейл. Каждая тропа особенная, и ты должен следовать туда, куда ведет только твоя. – Андо встал и поклонился, засунув ноги обратно в сандалии, и Кейл сделал то же самое.
– Ты все еще хотел бы встречаться здесь и беседовать по вечерам? – Кейл старательно не выдал голосом своих эмоций.
– Да, если я смогу, – сказал маленький монах, как показалось Кейлу, несколько осторожно. Он поклонился в последний раз, как равному, и собрался уходить, затем остановился, глядя Кейлу в глаза: – Вера – это стремление к добродетели. Погоня достойна уважения, если не ее результаты. Старайся не судить тех, кого ввели в заблуждение.
Андо зашагал по узкой тропинке из плоских камней, окружавшей озеро Ланкона, в противоположном направлении от монастыря.
Кейл наблюдал за ним и вспоминал робкого мальчика, вместе с которым окунал в воду пальцы ног, и знал, что тот ушел или, возможно, никогда не существовал. Он принял как истину – хотя и не имел никаких объяснений – что его учитель был не тем, кем казался, и что их встреча была не совсем случайной. Впрочем, какую бы религию ни исповедовал юный монах, какова бы ни была его история и каким бы Путем он ни шел – это не было тропой Просветленного.
Солнце всходило и заходило в раю еще три дня и ночи. До церемонии Лани осталось двенадцать дней.
Каждое утро Кейл съедал свою кашу, а затем практиковал «чинг» с Тамо. Каждый вечер он отправлялся на поиски Андо, но безуспешно, и медитировал в одиночестве.
Он сосредотачивался, как его учили – на предмете, на своем дыхании или на слове, мысленно сидя в темноте на пляже с братьями, сжигая свои мысли о Лани, об отце, о флоте и смерти Квала. Иногда он уплывал вместе с пеплом.
Это все еще казалось опасным, неуправляемым. Он барахтался в ночном небе и чувствовал, будто вот-вот «упадет» вверх, а затем отстранялся, темный «холст» исчезал, и Кейл видел воспоминания о своей собственной жизни. Однажды он увидел себя играющим со своей тетей и узрел печаль в ее глазах; он посмотрел на себя в бытность ребенком и увидел беззаботного мальчика, хотевшего только вызывать у других улыбки и смех, – мальчика, хотевшего, нет, умолявшего, чтобы отец подержал его на руках, но этого не происходило. Он увидел прекрасную женщину – должно быть, свою мать, – но потом она умирала в постели, и Кейл возвращался.
На третий день он попытался снова на причале, где впервые нашел Андо, и в этот раз, когда исчезло «полотно», каким-то образом оказался «над» собой в реальном мире. Он мог видеть серые стены монастыря вдалеке за своей спиной, хотя его «тело» не обернулось, чтобы взглянуть. И он по-прежнему мог видеть озеро, как будто у него было две пары глаз или, может, два тела. Он «двинулся» к монастырю, оставаясь на месте, и мог видеть, как монахи чистят рыбу, сидят группами для вечерней молитвы или готовят свои простые залы к ужину.
Он «проплыл» вперед через ворота и вверх по главной лестнице в зал, хотя все так же продолжал сидеть у озера. Он обнаружил, что мастер Ло разговаривает с кем-то невидимым снаружи своей комнаты, а возможно, с самим собой. А затем Кейл увидел тень на стене. Тень колыхалась, словно была из жидкой тьмы, удерживаемая тонкой золотой цепочкой, которая обвивалась вокруг талии Ло, будто пояс. Губы Ло не шевелились, когда он говорил, и Кейл услышал второй точно такой же голос, возможно от тьмы. Он не различал, когда и кто именно из этих двоих говорил.