Короли рая
Шрифт:
Рот Андо открылся и закрылся, и он покраснел.
– Это… ну. Это хороший вопрос. Это… осознанность, – сказал он наконец и, похоже, удивил сам себя. Кейл не привык, чтобы двенадцатилетки применяли такие слова, как «осознанность», но держал рот на замке и надеялся, что Андо продолжит.
– Это осознание себя и других. Того, что знаешь… или… пытаешься понять, что все вещи взаимосвязаны. Это зовется Центральной Тропой. Тропой ко всему сущему. – Когда мальчик заговорил, в его глазах разгорелся огонь, но теперь он угас, и Андо снова выглядел
Кейл повернулся всем телом и сложил вместе ладони, поклонившись так низко, как только мог сидя.
– Спасибо, Учитель, – сказал он, отчего мальчик порозовел еще ярче. – Я серьезно, Андо. Это была самая понятная вещь, какую мне когда-либо говорил монах. Тебе стоит быть уверенней в себе.
Мальчик кивнул и поклонился в знак благодарности, по-прежнему алый, как закат, его щеки стали еще ярче на фоне бледной кожи. Некоторое время Кейл молчал. Он позволил теплу солнца и озера утолить свой голод, позволяя ветру «унести зло» из его сердца. Мой отец всего лишь человек, и таким же был морсержант Квал, и таков же «мастер» Ло. И никто из них не будет решать, кто я такой.
Он открыл глаза и увидел, что Андо смотрит на него и улыбается.
– Твой учитель показал тебе, как медитировать? – Кейл покачал головой, не вполне понимая, о чем речь. – Закрой глаза, – сказал Андо, – сосредоточься на своем дыхании, но не пытайся им управлять. Просто дыши и чувствуй, как ты дышишь. – Кейл так и сделал. – Старайся чувствовать и слышать все вокруг себя, но не позволяй никаким другим мыслям приходить, а если они приходят, то признай их и отошли подальше. Сосредоточься на своем дыхании.
Нахлынула огромная волна «других мыслей», признанных или нет, разнясь от недавних воспоминаний до заморочек, длившихся годами. Но Кейл постарался оттолкнуть их и сосредоточиться, как ему было сказано. Он почувствовал, как воздух входит в его ноздри и легкие, как покачивается причал под ним, как его ноги касаются гладкой древесины. Он услышал шум ветра, какие-то голоса вдалеке, пронзительные трескучие крики попугаев, нежный плеск волн, и обонял запах соли и глины.
В попытке сосредоточить свой разум он вообразил костер, и когда приходили мысли, бросал их туда, чтобы сжечь. Потребовалась вся его сосредоточенность, просто чтобы делать это и осязать свое дыхание, и все равно он терпел неудачу снова, и снова, и снова, хотя через несколько минут стало полегче и он ощутил, как его плечи и конечности расслабились.
– Очень хорошо, – услышал он голос Андо, – но не усни. Ты хочешь быть спокойным, да, но ты должен осознавать и бодрствовать. – Кейл, слишком занятый тем, что пресекал свой суетливый ум огнем, сомневался, что уснет, однако понял. Он не знал, как долго просидел там, чувствуя свое дыхание, разрушая свои мысли, с бисеринками пота на лбу от досады, что ему никак не удается просто обуздать собственный разум. Когда он наконец открыл глаза, солнце почти зашло, а мальчик – Андо – все еще терпеливо сидел, полуприкрыв веки. Но распахнул их полностью одновременно с Кейлом.
– Ты справился… очень хорошо для первой попытки.
– Мне достался хороший учитель. – Кейл улыбнулся, и они вместе поклонились. Он вдохнул и понял, что впервые в своей жизни осознал привлекательность религии. Впервые, пусть и ненадолго, испытал умиротворение с тех пор, как себя помнил. Но он очень устал. Мысль о постели и уединении казалась такой же естественной и необходимой, как дыхание. Он встал, чтобы вернуться в свою келью, не чувствуя порыва объясниться. – Я не прочь вернуться, если ты готов преподать еще один урок.
Андо, казалось, не удивился. Он робко отвел взгляд, словно хотел убежать, но сказал:
– Да, конечно, я… я могу быть здесь почти каждый вечер.
Кейл низко поклонился.
– Учитель, – сказал он на прощанье без тени насмешки, затем, стараясь не шаркать обутыми в сандалии ногами по гладким камням, направился к своему жилищу. Он чувствовал взгляд Андо на своей спине, но это ему не докучало, и он шагал с легким сердцем. Да, я должен отдохнуть, но не сейчас. Он шел без спешки, но не к себе в комнату.
Закончив медитировать, Кейл осознал, что испытание пройдено. Он вежливо постучал второй раз в дверь мастера, то есть учителя Ло, и та сразу же открылась. Монах пару мгновений просто смотрел, прищурив глаза.
– Чего ты хочешь?
Кейл почтительно поклонился:
– Я завершил ваше испытание, мастер.
Тот закатил глаза и поковылял к своим подушкам.
– Закрой дверь, пыль нанесет. – Его тон предполагал, что он готовился услышать чепуху.
Кейл поклонился.
– Этим вечером я сидел с одним из монахов у озера, мастер. Мы беседовали, но то, что мы обсуждали, было не важно. Проблема его одиночества была решена, как и моя, и при этом я ничего не совершил.
Ло наблюдал за ним, сидя неподвижно. Немного погодя Кейл предположил, что должен представить какие-то доказательства, но не хотел называть имя Андо – незачем смущать мальчика возможными допросами.
– Скажи мне, – выражение лица старика было отстраненным, – что ты постиг?
Каким-то образом я знал, что ты спросишь меня об этом, и я готов, сукин ты сын.
– Я постиг, что страдание тела – это зачастую страдание ума. Меня тревожит не голод, а голова, забитая бесполезными мыслями. И одиночество. Я знаю, что этой ночью буду спать хорошо.
Ло снова помолчал, затем глубже зарылся в подушки.
– Очень хорошо. – Он ухмыльнулся, обнажив беззубые красные десны во всем их ужасе. – Может, я все-таки не проведу свой последний день на этой земле в роли твоего мастера. А теперь оставь меня в покое и иди поешь, увидимся утром.