Короли рая
Шрифт:
Он подумал о своих капканах и других припасах в лесу и почувствовал тяжесть утраты. Но, вероятно, он может вернуться позднее, если что-то пойдет не так, и он всегда может украсть и сделать больше. Это стоило риска.
Вместе они взобрались на холм, и когда лицо Эгиля побледнело, Рока догадался: мужик понятия не имеет, где находится. Тогда он сам повел их на Северо-Восток, к Спирали – по которой не путешествовал уже два года. Он провел их мимо густой заросли сосен и елей, которые защищали Року в течение сезона, и отбросил чувство уязвимости, грызущее ему хребет. Он вел их на открытую местность, при
Но он думал о том, что сказал Эгиль: «Внезаконника легко забыть». И когда он уяснил, что это правда, то в самом деле ощутил себя глупцом. Особенно мальчика, сказал он и, разумеется, был прав. Мальчики вырастают, мальчики меняются, и даже Рока выглядит иначе. Кто будет знать, что он сын Бэйлы, кроме тех немногих людей, которые видели его в родной деревне? Если он прикроет Носсовы отметины, спрячет лицо под капюшоном, как его сможет хоть кто-то узнать? А если он забредет далеко, не все ли равно им будет?
Он погрузился в эти мысли, пока Эгиль без умолку болтал. Его тело никогда не учили «поддерживать беседу», пока он проводил время в своей Роще, но он предполагал, ему придется научиться.
Эгиль сказал, что они притворятся, будто Рока может говорить только цитатами из Книги Гальдры – то бишь, если Рока действительно знает их все? Да, знает. Мужик снова хлопнул в ладоши, сказав, как заложит семена в деревнях, поиграет несколько ночек в залах вождей и заработает столько еды и питья, сколько будет угодно. А затем, по секрету, он скажет публике, что Букаяг, его молчаливый спутник, – Рунный Шаман, и после этого все станет легче некуда. Это «беспроигрышный» план, заверил он. – Мы оба разбогатеем в два счета.
Рока решил не говорить, что богатство не будет иметь значения, когда он уничтожит мир. Он отправился на тренировочное поле в своей Роще – просто земляную травянистую поляну, окруженную палками и фальшивыми человечками для битья, – и велел мальчикам и юношам, которых убил на протяжении лет, проведенных вне закона, построиться и наступать. Теперь их было около дюжины, и легендарные герои всегда сражались со столькими сразу и побеждали, но Рока даже не мог побороть всех парней-с-фермы вместе, не получив смертельного удара, – по крайней мере в светлое время.
Как всегда, если он побеждал их, то позволял себе задушить собственноручно сделанную куклу жрицы Кунлы. Да, он знал, что она не убивала его мать, но она убила его отца, и это сделало мать настолько слабой, что проклятие Роки окончательно погубило ее. Он знал, что убийство Кунлы ничего не изменит, но это было начало, и при мысли об этом у него даже теперь потекли слюнки. Он убьет ее как можно аккуратнее, чтоб сохранить ее тело в целости, соорудит ей могилу, и затем она станет его собственностью. Он будет убивать ее снова, и снова, и снова в своей Роще всеми возможными способами. Он построит пыточный застенок специально для нее и узнает, могут ли мертвые кричать.
– Рад видеть немного воодушевления! – услышал он Эгиля. – Поверь мне, Букаяг, это начало прекрасного, прибыльного приключения. Просто погоди и увидишь! – Рока дотронулся пальцами до своих изогнутых губ, сочтя странным, что они улыбнулись без побуждения.
– Ах да, мы можем тебя и побрить, не волнуйся, – скальд вытянул руку и похлопал его по спине, будто отец, заверяющий сына, – по крайней мере, так вообразил себе Рока.
– Все, что посчитаешь нужным, – сказал он, чувствуя сильное желание рассечь ему сердце.
Наконец, какое-то время оба шли молча. Эгиль напевал мотивчик, а Рока оторвал голову от деревянной версии Кунлы в своей Роще лишь затем, чтобы приладить обратно и начать заново. Он вытащил грубый деревянный меч и, стиснув зубы, атаковал стаю безмолвных, мертвых мальчишек.
Теперь ночь приходила в Орхус быстрее, но боги-звезды раскрасили мир в скрывающие осеннюю тьму красные и фиолетовые тона. Бирмун, бывший сын Канита, посмотрел на цветное небо и прикинул, что оно, должно быть, прекрасно.
– Будь прокляты все женщины и жрицы, – пробормотал он и нахмурился от упрямого света, зная, что никогда бы не выбрал такую обстановку для разбоя, если бы не настойчивость Далы.
Свет любого рода означал ясность и страх – явный ужас темных деяний, которые снова придут во снах, как бы ни пытался он их заглушить.
– Сюда, ребята.
Бирмун шел по богатейшему кварталу Орхуса и старался не разминать руки и не пялиться на землю. «Ночных людей» тут не привечали, но они переоделись в чистые шмотки и носили саксы Далы на поясе у всех на виду, как порядочные люди. «Новые, молодые воины, – подумают люди, – прибыли из поселков, чтоб найти себе великого вождя и прославиться». Он надеялся на такой расклад.
– Хватит смотреть вниз, – пробормотал он своим приспешникам, на них не глядя.
Он взял с собою лишь троих – самых молодых и здоровых, каких сумел быстро найти, и все они поддерживали Бирмуна с самого начала. Они страдали похмельем, но перед выходом главарь заставил каждого из них выпить полбурдюка вина.
– Шагайте прямо и держите выше головы, – сказал он более резко.
Здесь или поблизости обитали почти все городские вожди, и теперь их воины слонялись на каждой улице. Купцы накрыли на ночь караваны парусиной, не имея нужды запирать их на хранение, как сделал бы любой другой торговец. Костяк этого места составляли длинные здания, очень похожие на амбары. Там хранилось множество провианта или богатств матрон и вождей, которые не помещались в их домах, и каждый амбар охранялся, хотя многие в основном пустовали в ожидании свежего урожая. Под ними также были устроены погреба с припасами, более подверженными гниению, или ряды бочек с медовым вином либо пшеничным пивом.
А дальше располагались старейшие дома города и крупнейшие поместья. Они были построены кольцами, как и весь остальной Орхус, но здесь вмещали половину или даже меньше строений, а многие из дворов целиком принадлежали одной семье и, возможно, ее слугам.
Бирмун следил за тем, чтоб его малочисленный отряд огибал эти круги, надеясь, что здания смогут укрыть мужчин от бдительных глаз. Его уверенность возросла, когда он понял: их не замечают. С приближением ночи и расцветом небесных огней многие семьи высыпали на улицы и теперь смотрели как зачарованные, а дети взбирались на плечи взрослых.