Короли Вероны
Шрифт:
Катерина отвечала нежнейшей улыбкой.
– Синьор, видимо, Господь наградил вас длинным языком, чтобы компенсировать размеры других ваших достоинств, за каковые достоинства иные синьоры удостаиваются особого гостеприимства в этом доме.
Еще не успев разогнуться, Марцилио услышал сдавленные смешки в свой адрес. Нахмурившись, он прошипел: «Putanna». Донна Катерина отвечала вежливым кивком. Однако, развернувшись и намереваясь уйти, Марцилио почему-то споткнулся и упал на раненую руку, испустив вопль. Истекающего кровью, его унесли на носилках.
Донна Катерина взглянула на Марьотто.
– Значит,
– Ранен, госпожа. Его подстрелил этот уб…
– Не утруждайте себя. Он уже дал нам полное о себе представление.
Донна Катерина шепотом сказала что-то служанке, и девушка тут же убежала. Насколько Пьетро понял, она должна была разузнать, кто и где оказывает помощь старшему Ногароле. Пьетро было жаль коренастого правителя Виченцы. Не будь его раны так тяжелы, он, наверно, так бы и слушал распоряжения донны Катерины.
Юношей проводили в просторную приемную в личных апартаментах и предложили расположиться на трех великолепных кушетках. Возражения относительно того, что они запачкают дорогую обивку, не нашли отклика в душе донны Катерины.
– Брат моей камеристки Ливии – обойщик. Я давно искала повод нанять его. Разумеется, на деньги моего собственного брата.
Явился хирург.
– Синьор dottore [26] Морсикато, – объявила донна Катерина.
У дотторе были длинные руки, лысая голова и раздвоенная, завитая на кончиках бородка. На шее висел неизбежный знак его профессии – так называемый jordan, или склянка для сбора мочи. Новейшие методы диагностики базировались на соотношении четырех жидкостей – слизи, крови, желчи и мочи. В jordan можно было собирать как все четыре жидкости одновременно, так и каждую из них по отдельности, однако чаще всего диагноз ставился по «желтой желчи» – отсюда и неблагозвучное название склянки. Врач брал образец, а затем сравнивал его с представленными на специальной схеме двадцатью и более оттенками мочи, каждому из которых соответствовал короткий список возможных болезней.
26
Врач (ит.).
Однако сегодня нужен был не jordan, а наметанный глаз хирурга.
– Боже, – в негодовании воскликнул Морсикато, осмотрев юношей. – И меня вызвали ради этих царапин, в то время как столько раненых нуждаются в помощи!
Морсикато начал с головы Антонио. Он сказал, что все обойдется, если только юноша не будет спать в ближайшие двенадцать часов.
– Странные вещи происходят с теми, кто получил удар по голове. Заснув в ближайшее время после удара, такой человек может и не проснуться.
После этих слов Антонио принялся расхаживать по комнате, опасаясь даже сесть, не то что лечь. Доктор занялся раной Марьотто. Рана оказалась неглубокой и была обработана бальзамом, о котором Морсикато гордо сообщил, что его привезли из Греции, и посоветовал менять повязку трижды в день.
Обработав две легкие раны, доктор приступил к осмотру Пьетро. Донна Катерина деликатно удалилась, когда Морсикато принялся резать окровавленную
Морсикато поднаторел в лечении боевых ран – долгое время он был военным врачом и научился оказывать помощь прямо на поле битвы. Он сразу понял, как лучше извлечь стрелу. Однако дело осложнялось тем, что, пока Пьетро скакал на коне, раскланивался перед донной Катериной и давал отпор Марцилио, стрела перемещалась в его плоти то вправо, то влево. Доктор обернулся к Марьотто и Антонио.
– Пожалуй, вам придется его подержать.
С помощью огня, горячей воды, сильных рук и нескольких скальпелей разного размера хирург приступил к делу. К чести Пьетро следует сказать, что он сдерживал крик до последнего, то есть очень долго. Когда бывало особенно больно, юноша сравнивал собственные мучения с мучениями грешников в аду, так красноречиво описанными его отцом. Он даже пытался шутить на эту тему:
– Вряд ли у Малебранш когти острее, чем ваш скальпель…
– Тише, – успокаивал Морсикато.
– Наверно, пятки жарить еще больнее, еще…
– Не дергайся, – шипел Антонио, навалившийся Пьетро на плечи.
– Я просто говорю, что… проклятье… что в аду не может быть хуже, чем сейчас…
– Почти все, – произнес Марьотто, очень надеясь, что говорит правду.
Морсикато как мог осторожно вытащил один конец стрелы и стал постукивать молоточком по другому концу. Пьетро наконец не выдержал и взвыл и задергался.
– Навались! – рявкнул Морсикато.
К счастью, Пьетро уже потерял сознание.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Когда Пьетро очнулся, в комнате царил полумрак. Шторы были опущены, ставни закрыты, а свечи в канделябрах, тянущихся по стенам, погашены. Горела только единственная жаровня; от нее шло тепло, и не только: под самые потолочные балки ползли, извиваясь и корчась, длинные тени. Красноватые угли наводили на мысли о гигантских сковородках и тому подобном.
Пьетро задыхался и был весь в поту. Он попытался пошевелить ногой и сморщился от боли. Отерев мокрый лоб, юноша стал осматриваться. Он по-прежнему лежал на кушетке, до пояса прикрытый сырой фланелью – кстати, флорентийской работы. Осторожно, с замиранием сердца Пьетро приподнял покрывало.
Обе ноги были на месте. Сквозь стиснутые зубы прорвался вздох облегчения. Пьетро боялся, что хирург, замучившись возиться со стрелой, просто-напросто ампутирует ногу. Нет, нога, туго забинтованная, покоилась на обмотанном тканью горячем кирпиче. Неудивительно, что Пьетро взмок как мышь.
В смежной комнате послышался шум. По выстланному тростником полу зашуршала штора. Высокая, величавая донна Катерина вошла и остановилась в нескольких локтях от кушетки. Сняла с головы фаццуоло, вынула шпильки. Солнце не высветлило прядей, как у Кангранде, но волосы, спадавшие до бедер, были такого густого каштанового цвета, так переливались при каждом движении… Сладкий запах заполнил комнату. Свет догорающих углей смягчал черты несколько худощавого лица, играл в темной туче волос: донна Катерина более не была суровой – она была невозможно, сказочно прекрасной.