Коромысло Дьявола
Шрифт:
Ну нет, дудки, моя миленькая, от двух часов занятий аглицким тебе никоим образом и подобием не увильнуть… Ты у меня не отвертишься, Настасья Ярославна.
Уж на что у нас Ванька мелкий большой спец по уверткам и лодырничанью, но и ему никогда меня не уговорить, не упросить. Сначала урок. Потом посмотрим. Прошу на выход, барышня. Мы приехали.
— Нет, Фил. Погоди. Ты снова меня не понял…
Хочу тебе сказать, любимый. У меня от тебя никаких таких женских секретов нет. И у тебя не должно быть от меня каких-нибудь мужских тайн.
— Естественно,
— Тогда скажи мне. О чем тебя просил Петя?
— Только ты никому и никогда…
— Клянусь!
— У его Катьки рак груди. Мы ее позавчера положили к Нике на обследование.
— Какой ужас!!!
После обеда и дополнительного урока английского в виде просмотра в американском оригинале одной из частей «Унесенных ветром» Настя, горестно вздохнув, заявила любимому жениху:
— Скучно мы живем, Фил. Сплошная учеба, работа, на физкультуре у твоего сэнсэя выкладывайся в жесть… В серости прозябаем, ни ярких чувств, ни тебе острых ощущений, приключений… Между прочим, ты еще в Риме клялся меня свозить в ваш пейнтбольный клуб.
— Нет проблем. Завтра и поедем. Вчетвером со спецом Гореванычем. После Ванькиного урока. Как раз вчера мелкий спрашивал: будешь ли ты с нами в воскресенье. Он тебя оченно приглашает пострелять, на войнушку, в пятнашки поиграть.
— Сто пудов я с вами!
— Вот и ладненько. Я было подумал: ты не помнишь.
— Смеешься? Как я могла забыть, что Игорь Иваныч обещал меня учить стрельбе из пейнтбольного оружия?! Помнишь, когда ты меня Раймонду Рульникову встречать пригласил в аэропорту?
— Смутно, но помню.
— У меня для тебя, любимый, кстати, тоже есть пригласительный билетик. Нет-нет-нет! не пугайся, не на концерт в филармонию с теткой Агнессой.
Так вот, мы с рыжей Манькой завтра вечером зовем тебя, любимого, в хорошую сауну. В парилке и в бассейне только мы втроем, и никого-никого больше. Готовься, мы обе будем без всего, сверху и снизу… Но разрешаем тебе оставаться в плавках…
— Го-с-с-поди, я этого не выдержу!
— Что ж, мы с Машей этому будем только рады.
— Чтоб ты знала, моя миленькая! В русскую старину венчанные законные муж и жена, если они накануне трали-вали на сеновале, в церковь к обедне, ни-ни, не смели зайти… На паперти оставались, из рака ноги, с нищими, юродивыми и нехристями…
— Так то было давно. И мы с тобой не какие-нибудь там религиозные фундаменталисты и ригористы жестковыйные. Ты же мне говорил, у нас свобода вероисповедания.
Хочешь сказать, мы сейчас не поедем к всенощной в епархиальный собор? Я готова. У меня и косынка такая скромненькая в сумочке лежит.
— Почему же? Поехали, коль собирались… Ох-хо-хо… Соборне отмолим как-нибудь грехи наши тяжкие…
— Золотые слова, мой любимый! Я классику помню: не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься…
«Эт-то точно. Видимым же всем подобием и образом невидимого…»
ГЛАВА XX НЕВИДИМОСТЬ БЕЗГРАНИЧНОГО, ОГРАНИЧЕННОСТЬ ВИДИМОГО
К поздней мирской обедне в церкви во имена Святых княже Димитрия Донского и Сергия Преподобного инквизитор прибыл заблаговременно. Понаблюдал, как прихожане слева у распятия батюшке исповедуются; во грехах людских мелочно раскаиваются. Тоже подошел к исповеди в смиренном обличье заурядного старика-мирянина.
В особе настоятеля храма сего инквизитор Филипп не обнаружил какой-либо магической чародейной порчи. Очевидно, пятидесятидвухлетний священник не имеет непосредственной причастности к волховской скверне, но о секте храмовых еретиков догадывается, их боится и делает вид, будто ничего богомерзкого и богохульного окрест него не происходит.
«Робкий в миру человек, он несовершенен и нетверд в катафатическом вероисповедании своем».
Прочно уверовать в сверхъестественное сей мирской священнослужитель не смеет. Таковы все без исключения рационально и земнородно верующие, — отрешенно констатировал окружной благочинный инквизитор.
Сейчас он снова углубился в частные воспоминания. Но ни на миг не прерывает общего сосредоточенного наблюдения за прихожанами храма сего…
Вокруг смешавшееся с запахом ладана и свечей гнилостное зловоние заношенной зимней одежды, несвежего верхнего платья и неизлечимых старческих недугов. Согбенные истасканные тела, морщинистые лица… Трясущиеся головы, платки… Старухи в низко подвязанных дырчатых косынках, которые всем, но только не цветом, похожи на маскировочные армейские сети.
В контраст им две простоволосые, крашеные в пегие цвета отроковицы 16 лет от роду. С красными трикотажными лентами-повязками на голове, в одинаковых белых курточках-поддергушках, в чрезмерно коротких ядовито-зеленых юбках. Они мелко и по-старушечьи крестятся. По-другому не умеют.
В церкви им обеим неловко, неуютно, как-то страшновато. Но завтра контрольная по химии. Бабушки говорят, если свечки поставить, Боженьке-Иисусику помолиться, то он определенно поможет.
Вскоре школьницы выходят на улицу, облегченно и просветленно улыбаются, одна другую угостила сигареткой. У обеих тут же из головы выветрилось, с каким страхом телесным входили в то место, которое они напрасно почитают в тождестве храма Божьего.
«Прости им, Боже, невольные прегрешения их и скверну природную от неведомых им умыслов колдовских и волховательских… На суетной обрядности у малых сих пустосвятов исповедание стоит. Како видят, тако и веруют в заразном поветрии общинном и экклезиастическом…»
Глядя на прочих прихожан, мало кто брезговал благоговейно прикладываться к нечистому стеклу иконы с частицами фальшивых мощей Матроны Московской на аналое. По завершении обедни общинно в очередь встали, дабы исполнить поцелуйную обрядность, принимаемую на веру в стадном подражании.