Корона, Огонь и Медные Крылья
Шрифт:
Они встали плечом к плечу посреди прохода, рубя своими мечами-молниями нежить направо и налево — резко запахло старой падалью и неожиданной дождевой свежестью. Сейад прорвалась вперед, терзала трупы зубами, и мне показалось, что от укусов они рассыпались в прах — но целая прорва мертвецов перла и перла сзади и с боков, и не было им числа.
Узкий темный коридор осветился ярко, как степь в грозу, когда все время полыхает; трещало, скрипело, кости хрустели, Пчелка вдруг села на корточки и зажала уши — и Молния схватила ее за шиворот, силой подняла на ноги и врезала ей в спину, чтобы заставить бежать. Мы с Яблоней как-то незаметно для себя остановились и смотрели на весь этот кошмар издали, в совершенно неуместном оцепенении — и тут голос Хи, холодный, спокойный и громкий, разнесенный пещерным эхом, покрыл все мерзкие звуки:
— Люди и птицы, — приказал он ровно, будто в дворцовых покоях, — бегите на свет! Там — выход в Теснину Духов. Мы остановим здесь мертвецов!
— Сейад! — закричала Яблоня, но Сейад, похоже, ее не услышала.
Белый свет, который наша шаманка излучала, лишал мертвецов силы — наверное, она решила остаться с близнецами и помочь им в битве со злом, как истинная Белая Собака. Она почти исчезла между грязными бездушными телами, только еле заметный отсвет, как солнечный зайчик, скакал по потолку над побоищем.
— Сейад! Нет! — снова крикнула Яблоня и дернулась к близнецам. Мне и Молнии пришлось тащить ее силой, она упиралась, пытаясь увидеть шаманский солнечный лучик.
— Яблоня, подумай об Огоньке, — шептал я ей в ухо, стараясь только не причинить ей боли. — Мы тут ничего не сможем, беги, пожалуйста, беги!
Ни один труп не мог пробиться между мечами близнецов и пастью Сейад, но я видел за ними шуршащую темную толпу, которая нажимала массой, многочисленная, как муравьи или саранча. Пчелка, очнувшись, удрала далеко вперед, а Яблоня все сопротивлялась, когда Ла крикнул:
— Уходите немедленно! Скажите царю нашему, Тхарайя — мы сделали, что смогли!
Яблоня, глотая слезы, выкрикнула: "Да, да, благослови вас Бог-Отец!" — и побежала к свету, обнимая расплакавшегося Огонька. Мы с Молнией сопровождали ее — и уже четко видели белое солнечное сияние из дыры, заросшей плющом, когда за нашими спинами близнецы хором выкрикнули какое-то дико звучащее слово.
Полыхнула ослепительная, ярче солнца, зарница — так, что я на миг увидел резкие тени у нас под ногами. Пещерный свод дрогнул и с грохотом рухнул прямо за нами. Воздух рванулся из подземелья, толкнув нас в спину. Молния и я выталкивали Яблоню на солнечный свет, когда проход под горами, ведущий от города теней, перестал быть.
От него осталась пещерка не глубже, чем комната на женской половине обычного дома. Вся горная тяжесть придавила и мертвых, и близнецов, и мать Сейад.
Яблоня бессильно опустилась на траву и разрыдалась. Я присел рядом и обнял ее, чувствуя, как щекам горячо от слез. Молния смотрела на нас сверху вниз, заломив брови болезненным углом и грызя кончик косы.
— Одуванчик, — выдохнула Яблоня между всхлипами, — как же мы без Сейад будем?
Я вспомнил, как Сейад выводила меня из дворца мертвецов — и старая знакомая игла тут же воткнулась мне между ребер.
— Не знаю, — сказал я. — Надо жить как-то.
— Спасать царевича надо, — сказала Молния сверху вниз. — Что расселись? Вставайте. Солнце высоко — а нам хорошо бы успеть к Гранитному Клинку до темноты.
Все было очень верно и очень здраво. Яблоня кормила младенца, потом мы его перепеленали — Пчелка сидела рядом, растирала ноющие ноги, а потом уминала лепешку — тоже немного поели, выпили воды из фляги и пошли по горной тропе туда, куда Молния показала.
У Яблони под глазами появились черные пятна, но ни словечка о своей усталости она не сказала. Я себя просто ненавидел за то, что нести ее не могу — ноги бы ей целовать… но не время для нежностей, война идет. Вокруг — горы Нежити, даже в мирное время опасное место, а со мной три женщины. Одна с младенцем. А я — бесхвостый пес, что говорить… даже саблю держать в руках не умею. Только косы красавицам заплетать, кавойе заваривать с бадьяном, ноготки им остригать, полировать и красить…
Или — умереть за них… В смысле — за нее, за госпожу мою, лучшую из всех. Ну умереть-то я смогу, вышел бы от этого хоть какой-то толк… Как у матери Сейад, ага.
По логике вещей наверху должен бы начинаться вечер, но начиналось самое настоящее утро. Раннее. Пахло такой послерассветной свежестью, росой, цветами… И никаких следов вчерашнего дождя вокруг не замечалось.
Я подумал, может, конечно, дождя и не было в горах. А может, мы пробыли на берегу дольше, чем казалось. Может, вообще неделю.
Серый Мир есть Серый Мир. А мы просто смертные. Игральные кости Нут, ага….
Я обменял рыженькую.
Жалел, жалел — но надо было и ее пожалеть. Ветер сказал — там, куда мы отправляемся, лошадь не пройдет. Ты же не хочешь, сказал, чтобы такая отличная лошадь переломала ноги на камнях, принц Антоний?
— Ладно, — сказал я. — Пехом в гору попрем?
Первый раз Ветер при мне усмехнулся.
— Ты хотел воевать на этой земле, — сказал не то, чтобы зло, но насмешливо. — Как ты собирался воевать и отобрать эту землю, если совсем ее не знаешь? Нет, не будем заставлять твоих солдат тащить снаряжение на себе. Но лошадей оставь в предгорьях.
В большом поселке по пути к тому месту, которое драконы называли Тесниной Духов, я отдал рыженькую мужику. Одно порадовало — мужик на нее смотрел нежно и страстно, сразу понятно: сумасшедший лошадник, обижать ни за что не будет. Ошалел от радости.
Ветер перевел местным, чего нам от них надо — он, представьте себе, дамы и господа, знал, что нам надо, лучше нас! Ну местные забрали у волкодавов лошадей — у кого лошади остались — а взамен привели этих вот уморительных. Я увидел — чуть со смеху не подох.
"Амар", — Ветер говорил. Нам, мол, для горных дорог нужны "амар", они пройдут с грузом по каменистой тропе, повезут наш порох и пули. Он этого слова на нашем языке не знал. Я ему подсказал, когда увидел этих амаров.
Да ослики, чего там! Местная порода, мелкие, толстенькие, ушастые. Крестьяне у нас, на севере, на таких молоко возят — только наши покрупнее все-таки.