Корона, Огонь и Медные Крылья
Шрифт:
А сахи-аглийе, тем временем, опустились на горную тропу, принимая человеческий облик — и во главе этой стаи оказалась молодая женщина.
Она была жестка, словно отполированное лезвие. Ее прекрасное лицо, черное, как у всех жителей этой страны, с такими же янтарными очами, как у Шуарле, выражало насмешливое презрение. Густые тяжелые волосы, заплетенные во множество кос и закрученные в жгут, она небрежно закинула за спину. Мужской костюм — винно-красная рубаха, кожаные штаны и высокие сапоги — подчеркивал вызывающее совершенство ее тела. Высокая грудь, не нуждающаяся в корсаже,
Ее красота казалась очевидной, как свет — но в этой ликующей дикой прелести все же было что-то отталкивающее.
Женщину сопровождали трое воинов — молодых мужчин, хвостатых, как и их госпожа, отличающихся статями барсов. Они, впрочем, остановились поодаль, как вассалы. Женщина же подошла к нам, разглядывая нас с веселым и бесцеремонным любопытством.
— Что это за мясо в грибной похлебке? — сказала она, остановившись против меня. — Ты, белый цыпленок! Из-за тебя я не смогу подать своему мужу на нынешний ужин пирожки с грибами!
Ее вассалы сдержанно заулыбались.
— Мы признательны тебе, госпожа, — сказал Шуарле, но женщина-аглийе оборвала его пренебрежительным жестом.
— Цып-цып-цып! Таких, как ты, жарят, когда они жиреют. Какой соус тебе больше по вкусу — медовый или чесночный? Ах да, грибной!
Мужчины-аглийе усмехались, но несколько принужденно — а меня эта реплика привела в тихое бешенство.
— Да, мы признательны, — сказала я, глядя в глаза воительнице. — Но удивлены, что сила кичится жестокостью. До сих пор я полагала, что красоте не к лицу бессердечность.
Женщина окинула меня надменным взглядом. Я смотрела прямо. Шуарле нашел мою руку на ощупь и сжал мою ладонь в своей.
— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, глупая курица? — спросила она, кажется, начиная по-настоящему раздражаться. — Я — первая жена наследного принца Ашури-Хейе, мое имя — Раадрашь, и люди должны падать ниц, когда я им показываюсь.
— Спасибо за вести, новые для меня, — сказала я. — Я — принцесса северной страны по ту сторону моря. Здесь меня зовут Лиалешь, я не оскорбляю незнакомцев и не люблю ставить людей на колени.
— У тебя слишком длинный язык, — сказала Раадрашь, сдвинув прекрасные брови. — Принцесса? Ну что ж, значит, принцу будет не зазорно развлекаться тобой. Я подарю тебя мужу на ужин вместо грибных пирожков. Надеюсь, твоя белая кожа понравится ему на пару ночей.
Ее свита рассматривала землю под ногами. Шуарле сказал:
— Принцесса не бывает наложницей. Она бывает женой или мертвецом.
— Молчи, ничтожный, — сказала Раадрашь. — Мы увидим принцессу с севера — рабыню принца с юга, это будет весело. А что до тебя — я придумаю, как наказать твою дерзость: отдать тебя грибам или скормить псам. Возьмите их с собой!
Не успела я возразить, как воины Раадрашь покрылись медью и развернули крылья. В следующий миг мы с Шуарле оказались у них в когтях, а земля стремительно провалилась вниз.
За этот полет я перестала завидовать птицам, хотя, возможно, была неправа в своей скоропалительности: мои ощущения, скорее, напоминали ощущения мыши, несомой совой на съедение, чем самой совы. Горизонт тошнотворно танцевал перед моими глазами; я смотрела вниз — и видела разверзающуюся бездну, белую, коричневую и зеленую, в которой лес выглядел, как мох, а белые пики ледников — как куски колотого сахара. Медные когти сжимали мои бока до острой боли — но мышиный ужас перед высотой отвлекал от будущих синяков. Иногда, когда мне удавалось чуть повернуть голову, я видела аглийе, который нес Шуарле так же, как и меня. По лицу своего друга я понимала, что для него этот полет — изощренное и жестокое издевательство, что он не испытывает мышиного ужаса, чувствуя лишь смертельную тоску и боль от собственного ничтожества.
В эти моменты я ненавидела людей, которые его искалечили.
Замок втыкался в небо, как каменный шип. Он продолжал собой одинокий пик: черные стены вырастали из черного массива скалы. Мостик, тоньше цепочки для лампады, если смотреть сверху, соединял каменные ворота с горной дорогой на другой стороне ущелья. Я отчетливо осознала, что этот мостик, по-видимому, сделанный из канатов и дощечек, удержит осторожно переходящего человека, но под вьючной лошадью порвется на части. Эту эфемерную нить можно было с легкостью уничтожить — и тогда цитадель на скальном клыке становилась неприступной для всех, кроме Господа.
Воздух в этой горней высоте был редок и холоден, несмотря на ослепительный солнечный свет. У меня закружилась голова от зимнего запаха здешнего августовского ветра.
Аглийе перелетели крепостной вал и поставили нас с Шуарле на выщербленные временем плиты внутри двора, напротив входа в главное здание. Мне показалось, что воин, несший меня, как-то замедлил свой полет, несколько раз взмахнув крыльями на месте, чтобы опустить меня, не ушибив моих ног. Это заметила и Раадрашь.
— Йа-Кхеа, — окликнула она воина, едва успев принять человеческий облик, — ты оказываешь рабыне принца неподобающие почести.
Йа-Кхеа, Мрак, если я правильно перевела его имя, прищурил длинные узкие глаза, склонил голову и негромко сказал:
— Не вижу в том корысти, госпожа, чтобы будущая любовница моего господина прибыла ко двору, уподобившись черепахе, разбитой о камень.
— Ты не можешь понять простых вещей, — презрительно бросила Раадрашь. — Тупой солдат, твое дело — буквально исполнять приказы!
— Госпожа, — окликнул ее второй воин, моложе, с заостренным лисьим лицом — тот, что нес Шуарле. — Позволь мне заметить, что ты не приказывала нам убить. Мы поняли, что наше дело — донести…
— Зеа-Лавайи, — насмешливо сказала Раадрашь, — ты напрасно пытаешься быть предупредительным. Йа-Кхеа просто глуп, а ты строишь из себя умника. Я больше не желаю слушать вашу болтовню. Охраняйте их, я отправляюсь в покои принца.
С этими словами она развернулась, задев Зеа-Лавайи концом косы, и, стремительно взбежав по ступенькам, скрылась за тяжелой дверью из резного черного дерева.
Я, дрожа от холода и тревоги, подошла к Шуарле, который хмуро смотрел ей вслед.