Корона скифа (сборник)
Шрифт:
Перебиты, поломаны крылья,
Дикой злобой мне душу свело,
Кокаином — серебряной пылью
Все дороги вокруг замело…
Какие уж тут могут быть дети! Поэтому были среди воров и такие, которые воровали не только лошадей, коров, коз и свиней, но и ребятишек. Эти спецы выглядывали зазевавшихся нянек и матерей, иногда крали младенца прямо из зыбки, проникнув в квартиру через окно или дверь. На заимке младенцы получали новые имена, и вырастали, не зная родства своего. И становились классными ворами-специалистами.
Можно спросить, куда же смотрела прежняя полиция и куда смотрит нынешняя милиция? Да. Случалось, что полиция устраивала в слободке облавы. Но о каждой такой облаве воры узнавали заранее, имея своих платных осведомителей и в полиции, и в жандармерии. Все лишнее в момент пряталось в тайных укрытиях, подвалах, пещерах. У всех были на руках документы, по которым они числились мастерами — войлочниками, пимокатами. В каждом дворе была глухая изба — вальня, где полицейским могли показать станок для сборки пимов, там стояли и бутыли с кислотой, необходимой для валяния шерсти. Была и шерсть.
— Войлочники мы! — и все тут.
Ну, а когда старых полицейских отправили на фронт и пришли в милицию люди неопытные, слабые телом и духом, кого было ворам и бандитам бояться? Не таких за нос водили!
На лавочках в слободке можно было видеть уже подросших пацанов. Вот, один лет десяти сидит на лавке, положив ладонь на нее и растопырив пальцы. И со страшной быстротой вонзает финку, раз — рядом с ладонью, другой раз — меж пальцев. Прошел все промежутки меж пальцами в одну сторону, и направляет удары финки обратно, только треск стоит: тра-та-та та! Заметил Федькино изумление и говорит:
— Возьми финку — сделай! Сделаешь, червонец плачу. Не получится, ты мне червонец отдашь.
Федька в испуге замахал руками:
— Что ты, что ты! Я и так хромой, да еще мне пальцев лишиться!
— Ну и кати, фрей, мимо! А не то финачем на пузе расписку поставлю!
Федька поспешно отскочил от пацана. Да тут и восьмилетка зарезать может, а уж десятилетний и подавно! Ох, и страхи! Не только взрослых бояться приходится, но и детей. Их жестокости еще в люльке обучают. Только начнут ходить, дают кошек, чтобы убивали, дают собак, чтобы резали, привыкали к крови.
После, на своем посту возле церкви, он механически повторял свои байки про германскую шрапнель, про горы трупов, а сам думал, как ему спастись? Вот влип, так влип! Затащил его Аркашка Папан, черт рыжий, в такую пропасть, что из нее и выхода нет. Выручку всю забирают, и утаить — нельзя, убьют! Только кормят, да иногда выпить дают, но ему уже и кусок в горло не лезет! Вот обрядили в мундир!
Дети мои!
Томск так и не стал столицей мировой анархии. Новая власть собралась с силами. Солдаты гарнизона совместно с милицией направились арестовывать анархистский штаб, но были встречены огнем. Анархисты забаррикадировались в казармах на втором Томске, отстреливались из пулеметов и даже артиллерийских орудий. Тогда к вместилищу анархии подтянули артиллерию. Поручик Леонид Андреевич Говоров командовал мортирами, с помощью которых прежде всегда весной кололи лед на реке Томи, чтобы не было заторов и наводнения. Теперь мортиры принялись посыпать шрапнелью казармы, где засели анархисты.
Кляев материл самыми грязными словами Керенского, а также и Говорова и в страхе смотрел, как разрушаются баррикады и стены. И в конце концов дал команду всем поскорее смываться.
— Мы еще встретимся! Мы победим! — пообещал он и на самокате отбыл на вокзал, где его ждала скороходная дрезина. Анархисты стали убегать. Смываться — дело было для многих привычное. Одни бросили оружие и побежали в соседнюю рощу. Бежали, прячась за деревьями, к Ушайке и далее — за город, в лес. Иные с оружием уходили в сторону свечного завода и кухтеринской пасеки. Одни решили спрятаться в охотничьих избушках, а кто-то пробирался в родную деревню.
Милиционеры обыскали казармы и никого не нашли. Так кончилась в Томске анархия.
В разгар осени Коля Зимний перешел через новый мост, который называли томичи Каменным, хотя на самом деле он железобетонный. Стараниями архитектора, профессора Константина Константиновича Лыгина и военнопленных австрийцев, которые возводили сей мост, ему был придан такой колер, что его перила и колонны казались сделанными из песчаника.
Лыгин установил четыре обелиска-столба, предназначенных для устройства на них фонарей, и четыре монументальные колонны, поставленные попарно с каждого берега реки Ушайки. Колонны были украшены корабельными носами и личинами драконов. И это придавало мосту вполне петербургский облик.
Под мостом волны Ушайки несли золотые осенние листья, кружили палую листву в водоворотах, вода была то зеленой, то темной, в зависимости от туч или облаков, проплывавших в небесах. Золото роняли деревья к подножью костела на Воскресенской горе, листва шуршала в канавах, воздух был свеж и настоян на хвое. Пихты, сосны и ели и кедры показывали свой сибирский характер. Они не облетали, не увядали, жили как бы вне времени.
Коля сразу нашел дом на спуске от костела. Постучал молотком в медную пластину. Отпершая дверь горничная, спросила Колю, к кому он пришел? Он протянул ей бумажку, на которой рукой Потанина был начертан адрес:
— Вот, меня Григорий Николаевич приглашал.
— Назовите себя, я хозяина спрошу.
Она вернулась и пригласила Колю в дом. Когда поднимались по лестнице, немолодая эта рябоватая женщина сказала:
— Он не очень здоров сегодня, так что уж вы долго не задерживайтесь. Он не считается со здоровьем, принимает всех подряд, доктора потом ругаются.
— Я недолго! — успокоил ее Коля. Он готов был отказаться от визита, в самом деле, зачем он вторгается в жизнь пожилого больного человека? Пригласил? Мало ли что! Форма вежливости. Кстати, приглашение давнее, Потанин, может, уже и забыл о нем. Ай-ай! Как неловко!
Но горничная уже сказала, отворяя дверь:
— Сюда пожалуйте!
На пороге кабинета Колю встретил Потанин. Он был в простой фланелевой блузе, полосатые брюки были заправлены в старые валенки. Потанин поздоровался с Колей и сказал:
— Прошу прощения за непрезентабельный вид. Ревматизм. Сказываются мои давние путешествия в горах. Знаете, какая ледяная вода в них? А ведь не раз приходилось переходить реки вброд. Ледяная вода, но зато изумительно чистая, кристальная! В городах да и в равнинных селах такой воды никогда не бывает. Очевидно, горцы отличаются долголетием потому, что пьют целебную горную воду.