Корона скифа (сборник)
Шрифт:
— Сенсация! Соединенные штаты Сибири! У нас есть свой президент!..
В Ямском переулке извозчики удивлялись:
— А что оно такое резидент? И на кой он хрен нужен?
Случившийся там почтовый чиновник, пояснил:
— Президент — это вроде как американский губернатор.
— Мериканский? На хрен нам — мериканский, нам своих хватает, нам лишь дороги ремонтировали, да овес дешевле…
Проходили мимо два подвыпивших студента, услышали эти разговоры и спели песенку:
— Один американец
Засунул в попу палец
И думает, что он
Заводит граммофон!
Через некоторое время в местных газетах появились стихи, подписанные: «Васильева-Потанина». Она давно уже не жила с великим старцем, но фамилией его гордилась и приставила через черточку — к своей. А эти стихи ее были тогда в Томске у всех на слуху, они рождали прекрасные и заманчивые надежды:
Сибирь! Свободная Сибирь!
Гремит победный клич: «Свобода»!
И раздается вдаль и вширь,
И ввысь летит до небосвода.
Сибирь, огромная страна,
Еще вчера страна изгнанья,
Всю боль изведала она.
Все бездны мрачные страданья…
Кошмарные былые сны,
Сменились чудом возрожденья…
В лучах сияющей весны
Горит заря освобожденья.
Духи в городе
Художник Гуркин из своих экспедиций на родной Алтай всегда привозил новые картины. Его признавал в своих статьях лучшим сибирским художником Григорий Николаевич Потанин. Полотна уроженца горного Алтая пользовались всегда огромным успехом у знатоков, и не только у томичей. Его давно признали и Москва, и Петербург. Его любили томские литераторы, журналисты, чиновники и купцы. Инородец — да! Но Григорий Гуркин доказал что инородцы могут быть талантливы не менее, чем русские. Ученик знаменитого академика Шишкина, он великолепно писал пейзажи. Но что это были за пейзажи! Величественные горы, пади и отроги Алтая. Таинственные озера, нехоженая тайга, дымки над крышами чумов, туманы в горных долинах, горные водопадные речки с мириадами мелких брызг, образующих радугу. Путешественник, этнограф, писатель, рыболов, охотник, он открыл россиянам окно в Алтай. Смотрите! Его пейзажи были лиричны и дышали глубинной мощью. Полотно «Хан Алтай» было грандиозным и по размерам и по силе впечатлений от него. Были среди полотен и жанровые сцены из быта алтайцев. Можно было видеть, как алтайцы камлают, приготовляют араку, ловят маралов.
И смотрели, восторгались, покупали картины. О Гуркине писали восторженно, взахлеб. Он мог бы устраивать выставки хоть в Париже. Но для него столицей был город Томск. Город на холмах, возле полноводной реки Томи, дно которой было усыпано самоцветами, принесенными мощным течением с далекого Алтая. Все эти камушки было видно сквозь толщу воды, так как она была кристально чистой до озноба. Здесь Гуркин чувствовал себя как дома: холмистая таежная местность, много рек и озер. Похоже на алтайские предгорья.
Каждую свою выставку Гуркин устраивал с выдумкой, оригинально. На сей раз он привез разную алтайскую утварь и сорок камов с бубнами и в особенных одеяниях. Где он их набрал столько? Неизвестно. Видимо, собрал из всех алтайских отдаленных аилов. В афише так и было написано: «Только семь дней! В общественном собрании г. Томска. Выставка живописи Григория Гуркина при участии сорока алтайских шаманов, которые будут показывать свое искусство камлания».
Несмотря на смутное время, несмотря на дорогие билеты, зрительный зал общественного собрания был набит до отказа. Публика была более пестрой, чем это было раньше. Теперь сюда пускали и простолюдинов. Будь ты хоть трубочистом — пожалуйста, только умойся, будь чисто одет и покупай билеты. Что ж, поделаешь, если в далеком Петербурге что-то такое свершилось, и говорят, скоро не будет ни богатых, ни бедных, ни знатных, ни изгоев? Говорят, все будут равны. Что-то в это слабо верится, но… посмотрим, посмотрим! А пока, на всякий случай, проходи в зал любая скотина.
И вот что странно. Пришли на вечер Гуркина даже некоторые извозчики и грузчики. А что они понимают? И как это на билеты разорились?
Гуркин вышел на авансцену и коротко рассказал о своем летнем путешествии. Он сказал:
— У меня есть картина о камлании. А сейчас пред вами предстанут на этой сцене сорок алтайских камов. У нас шаманы прозываются камами. У каждого на на груди вы увидите девять кукол, символизирующих девять великих и волшебных вершин Алтая. Каждый из этих прорицателей имеет собственный рисунок костюма и бубна. Я бы сказал, все они в мастерстве индивидуальны, дополняют друг друга. Для алтайцев они — врачи, советчики, защитники от всех напастей, посредники между этим миром, средним и верхним.
Не беспокойтесь! Показывать свое искусство будут не все сорок шаманов, это заняло бы слишком много времени. Камлать станут трое сильнейших. Остальные, как говорят у вас в университетах, станут ассистентами. Итак!..
Гуркин быстро ушел за кулисы, а оттуда тотчас с гиканьем, подвыванием и стуком бубнов выскочили люди в расшитых бисером мехах. Они закружили по сцене подобно снеговому вихрю, от грохота бубнов заложило уши у тех, кто сидел впереди. Смирнов сказал Гадалову:
— Ну и черти! Я нанял бы парочку косматых, чтобы комиссаров от моего дворца отпугивали.
— Милый! Комиссаров бубнами не проймешь! Для них нужно такое колдовство, которое не только грохочет, но еще и свинцом плюет! Мы потом с тобой поговорим об этом более серьезно. Нас с тобой никто не защитит, если мы не потратим на свою защиту изрядные деньжата, золотишко, конечно… Ладно, пока молчу, все внимание — сцене!..
Коля Зимний сидел во втором ряду рядом с Потаниным. Он смотрел вокруг с восторгом. Он прежде и не мечтал попасть в зал общественного собрания. А теперь он — здесь на равных со всеми. А может, и чуть выше многих других. Он — служащий сибирского областного Совета, близкий к президенту Сибири человек. А потом он сдаст за гимназию, окончит университет и перед ним откроются и не такие горизонты!
В центре зала сидел Аркашка Папафилов. С ним было еще несколько воров. Эту публику привлекало все чудесное, а некоторые по настоящему любили искусство и живопись. Сзади в дешевых рядах поместился дед Василий, который когда-то приютил в избушке возле речки Керепети Федьку Салова. Поскольку бывший Василий каждый месяц должен был именоваться по-иному, теперь он звался Ашурбанипалом Даниловичем. Волосы его были пострижены французским парикмахером и расчесаны на пробор. Вместо прежней окладистой бороды он носил профессорскую козлиную бородку клинышком и усы-пиками. Рядом с ним чинно сидела Алена. Она, по приказу Ашурбанипала, прозывалась ныне Элеонорой-девственницей. И была одета по городской моде, как одеваются девочки-подростки, гимназисточки: в темном платье с белой кружевной пелеринкой и с голубым бантом в пышной косе. Алена-Элеонора в наряде гимназистки была трогательно красива, никто и не поверил бы, что эта девочка еще недавно жила в глухой деревушке.
Дело было в том, что Ашурбанипал Данилович снял комнату в доходном доме в центре Томска. И дал объявление о том, что в доме Безхадорнова на Никитинской улице под руководством мага Ашурбанипала ясновидящая девственница предсказывает будущее любому желающему. Блаженная может находить потерявшихся людей, лечить болезни. Есть рекомендации от титулованных особ и справка от профессора Курлова о том, что Элеонора является именно девственницей. А это — важно. Как только выйдет замуж, утратит девственность, она утратит и свою магическую силу. Но из сострадания к людям самоотверженная Элеонора дала обет безбрачия.