Корона скифа (сборник)
Шрифт:
Ага! Вот и Акулиха вышла от шляпницы. Идет к своей кошеве, там ее поджидает кучер. Сейчас уедет!.. Ага! Не тут-то было. К Акулихе подошла молоденькая девушка в заячьей шапке, в легком салопчике, плачет, заливается. Идут к карете! Уже и голоса слышны:
— Не может быть! — говорит Акулиха, — чтобы мой Федор, да таким делом занялся!
— Ах, мадам! Меня он взял сильно, девственности лишил. Мало того, у меня будет ребенок. Ах, мадам, вы такая добрая, мне неудобно все на улице рассказывать, вон и кучер ваш прислушивается, сядем в мою карету, я вам все подробно расскажу.
Герман Густавович невольно съежился, отодвинулся на дальний край сиденья. Дверца распахнулась, наглая девица втолкнула Акулиху в карету, дверца захлопнулась, кони понесли.
— Что это? Почему! — воскликнула ошарашенная женщина.
— Елизавета Васильевна! Не волнуйтесь, пожалуйста, — быстро заговорил Лерхе, — придвигаясь поближе к прекрасной Брунгильде. — Я так тоскую без вас, я просто памяти лишился! Я смею надеяться, что и я вам не совсем безразличен, я это понял, когда мы были вместе… Не будьте вы холодны, вы же не статуя в парке!
— Нет, это была страшная ошибка! Я не знаю, что со мной было, но я теперь сама себе противна. Я не хочу больше ничего подобного. И вы… ваше положение, и эта карета, девица, с грязными поклепами на моего Федора, все это так недостойно!
— Не надо слов, мы были вместе и будем еще! Когда любишь — все достойно!
Он обхватил ее, сорвал одежды, она яростно сопротивлялась, теряя заколки и пуговицы. И была в этой ярости еще прекраснее. Расцарапала Лерхе щеку, он на это уже не обращал внимания, овладеть, несмотря на все преграды! Добиться своего! Тугое, жаркое, прекрасное тело. Карета вздрагивает на ухабах, ах, сиденье тесно, одна нога Акулихи то и дело соскальзывает. Это досадные препоны на не очень длинной дороге к блаженству.
Вот она, вся разхристанная, с искусанными в кровь губами. Свист полозьев, рывок!
Карета остановилась. Дверца распахнулась. Акулиха увидела лица своего кучера Игната и мужа Федора. Она ахнула и потеряла сознание.
Герман Густавович, хоть и не сразу, пришел в себя и закричал:
— А ну, вон отсюда!
— Вяжи его, Игнатушка! — тихо сказал Федор Акулов, сияя гневными голубыми глазами.
— Я губернатор!
— Сволочь ты, а не губернатор! Вяжи, Игнат!
Теперь, постыдно бессильный, Лерхе лежал на полу кареты. Акулов наступил ему сапогом на горло. Игнат сел на облучок и повернул карету на Сухоозерный, где жили Акуловы.
Все устроил именно Игнат. Когда он увидел, что какая-то девка заманила его госпожу в неизвестную карету, он помчал домой за Федором Ильичом. Им повезло, они настигли карету на пустыре на Песках, подскакали, оглушили и сбросили в снег кучера. А теперь везли в свой дом странную добычу.
Акулов велел подъехать к черному ходу, сходил, принес новое меховое манто, завернул в него Елизавету Васильевну, отнес в спальню, сказав слугам, чтобы не беспокоили заболевшую хозяйку. Все это время Игнат придерживал в карете связанного губернатора.
Вернулся Федор, сел в карету, сказал Игнату:
— Теперь завези нас в каретник.
Заехали в каретник, где пахло ягодами, душистым сеном. Федор Ильич выдернул господина губернатора из кареты и бросил на пол, взял в руки самый жильный кнут и сказал:
— А ну, Игнат, сними-ка с его превосходительства штаны…
Через какое-то время Германа Густавовича привели в достойный вид. Натянули штаны, почистили платье, даже царапину на лице запудрили искусно. Сунули в карман часы-брегет, наигрывавшие песенку: «Ах, мой милый Августин!»
Потом, не Игнат, а другой кучер, отвез связанного Лерхе к черному ходу его дома. Только тогда развязал он и выпустил Лерхе из кареты. Мигом вскочил на сиденье, ударил кнутом по лошадям. Мчался возок окраинными улицами, путал следы. Уже в полутьме въехал в Акуловскую усадьбу в задние ворота.
Акулов велел своим работникам разломать возок и все его части, которые горят, сжечь в печах. Ту карету, которой снабдил губернатора Шершпинский, увезли далеко за город и бросили там в снегу. Когда доложили Федору Ильичу, он сказал хмуро:
— Молчите все. У них свои секреты, у нас — свои…
Иосиф играет на нитке
Рак любил по утрам читать газеты. В одной из газет он подчеркнул красным карандашом статейку о том, что томские обыватели жалуются. Возле магистрата и жандармской части зимой подолгу стоят обозы с золотом. Останавливаются они, чтобы дать отдых лошадям и людям. Заменить сбрую, запастись фуражом и провизией. Но они мешают проезду экипажей, приходится поворачивать в объезд.
И Рак задумался над этим. Караваны с золотом по зимнему пути отправляются за Урал на золотоплавильную фабрику. Если напасть на такой караван в поле, в лесу? Такие случаи были уже. И кончались для налетчиков плачевно. В пути у каравана сильная охрана, и она всегда начеку. Но никто никогда не пробовал напасть на золотой обоз в городе. В самом центре Томска под боком у жандармерии никто нападения не ждет.
Через какое-то время после прочтения интересной статейки Рак состряпал торт в виде томского магистрата. Он ел его в одиночестве и размышлял. Потом в одинокий загородный дом к Раку привезли старого фонарщика, который отвечал за фонари на магистратской площади.
— Ты самый опытный фонарщик в городе и потому приставлен к магистрату? — вопросил Рак.
— Да, ваше степенство, — отвечал фонарщик Ерофеевич.
— Ты можешь сделать так, чтобы все заправленные тобой фонари погасли в определенный час?
— Очень даже просто, ваше степенство! — отвечал Ерофеевич, — у меня глаз-алмаз, я всегда знаю — сколько налить каросина, чтобы горел до определенного часа.
— К тебе придут мои люди и скажут, когда тебе надо будет так заправить фонари, чтобы они все враз погасли ровно в половине второго часа ночи. Ты должен это будешь сделать абсолютно точно и четко. Понял?