Коронатор (Делатель королей) (другая редакция)

Вилар Симона

– Но ведь и отец делает то же, что не мешает ему оставаться великим коронатором.

– Но он не является наследником престола!

– Нет. Но он выше – он Делатель Королей!

Изабелла откинулась в кресле.

– С тобой всегда было трудно, Нэн. Я думала, когда ты повзрослеешь и поумнеешь, это пройдет.

– Ты хочешь сказать, что я глупа, как гусыня? – подняла бровь Анна.

– Упаси Бог! Я не осмелилась бы сказать такое члену королевской семьи.

– Но ведь подумала же, – засмеялась Анна и, видя, как растерялась сестра, подошла и обняла ее. – Не стоит, Изабель. Мы не виделись

почти неделю, и я пришла, потому что соскучилась. Ты знаешь, что для меня ты всегда самая совершенная леди, и я всему учусь у тебя.

Изабелла смягчилась, ласково погладила сестру по щеке и спросила:

– Ты была на мессе в соборе?

– Да. И знаешь, я беседовала с твоей свекровью, герцогиней Йоркской.

– Бр-р… Что заставило тебя заговорить с этой старой шлюхой?

У Анны округлились глаза.

– Бог с тобой, Изабель! Ты ведь всегда звала ее матушкой, вы души не чаяли друг в друге!

– Могла ли я предполагать, что она сотворит такое! … Силы небесные! Так опозорить всю семью!

– Насчет семьи это спорно, – задумчиво сказала Анна, – но, кажется, то, что Эдуард объявлен незаконнорожденным, вас с Джорджем должно только радовать. Вы должны быть признательны герцогине, ведь теперь вы стали не только первыми в семье, но и первыми после Ланкастеров, имеющими права на трон.

Изабелла несколько минут ничего не могла ответить.

– Помилосердствуй, сестра, – пробормотала она наконец. – Мне это и в голову не приходило… Ради всего святого, не вини меня ни в чем. Ты наследная принцесса, а я…

Анна даже растерялась от того, как поразили и испугали сестру ее слова.

– Я и не помышляла о престоле, – твердила Изабелла. – У власти Ланкастеры, а мы всего лишь боковая ветвь Плантагенетов, все, на что может рассчитывать Джордж, – это по праву законного наследника получить титул и владения своего отца.

В дверь неожиданно постучали. Вошла румяная матрона с добрым простодушным лицом, ведя за руку маленькую дочь Изабеллы, прехорошенькую девочку лет двух. Анна сразу же занялась ею, и герцогиня облегченно вздохнула.

– Малютка хочет к тетушке, – сказала нянька девочки, и Анна подхватила ребенка на руки.

– Моя маленькая Маргарет, мой ангелок, – говорила она, кружа малютку. – У нас папины кудряшки, а глаза мамины – чистые незабудки!

Она повалилась вместе с девочкой на огромную медвежью шкуру перед камином и принялась ее щекотать, дуть за воротник, перекатывать с боку на бок, так что Маргарет заливалась хохотом и дрыгала ножками, путаясь в непомерно длинном шлейфе. Кружевной чепчик девочки съехал набок, придавая ребенку такой задорный вид, что Анна и сама расхохоталась. Над ними стояла нянька девочки, смеясь громко и заразительно, так что ее румяное лицо побагровело, а огромный живот колыхался. В дверь с улыбкой заглядывали горничные и придворные дамы, даже паж-негритенок выбрался из своего угла и обнажил в улыбке крохотные жемчужно-белые зубки.

Одна Изабелла сидела прямо. В лице ее не было ни кровинки.

– Довольно! – вдруг резко воскликнула она.

Ее возглас был словно ушат ледяной воды. Толпившиеся в дверях мигом исчезли, негритенок юркнул за камин, а Маргарет вздрогнула и вцепилась в Анну. Нянька трубно высморкалась

и сказала:

– Я сейчас уведу ребенка, миледи.

– Постой!

Изабелла встала, и Анна подумала, что давно не видела сестру в таком гневе.

– Кто позволил тебе, Анкаретта, входить ко мне без зова, когда я принимаю принцессу Уэльскую?

Толстуха пожала плечами.

– Маргарет просилась к тетушке.

Анна заметила, что нянька девочки вовсе не боится своей строгой госпожи.

– Если в следующий раз это повторится – я лишу тебя службы и отправлю обратно в деревню.

Маленькая Маргарет неожиданно расплакалась.

– Вы напугали ребенка, миледи, – сурово заметила Анкаретта.

Тогда Изабелла смягчилась, поманила к себе пальцем дочь и, когда девочка подошла, легко коснулась губами ее лба.

– Вы видите, что разгневали матушку, Маргарет? Анкаретта, сегодня лиши младшую герцогиню сладкого. Вы наказаны.

– Но ведь она еще совсем крошка! – воскликнула Анна.

– Детей надо с младенчества держать в строгости, – наставительно сказала Изабелла.

Когда дверь захлопнулась, герцогиня повернулась к сестре.

– Считаю, что и тебе не следует забываться, Анна. Что думает прислуга, видя принцессу ползающей на четвереньках? Тебе должно быть стыдно, дорогая!

Анна вздохнула и, подойдя к окну, распахнула его. Забранное ажурной решеткой, оно выходило на мощенный плоскими плитками двор, где журчал фонтан, ворковали голуби, а вдоль стен тянулись изящные, на итальянский манер, белые аркады. Ее охватила тихая грусть. Она чувствовала, что с каждой встречей все больше разочаровывается в сестре.

Ребенком она боготворила ее, а теперь все чаще стала замечать, что Изабелла порой бывает раздражительной и спесивой, что она любит подолгу толковать о христианском смирении и умерщвлении плоти, сама же и у себя дома наряжается так, будто готова в любую минуту отправиться ко двору. Сестра словно броней пытается защититься высокомерием, в котором есть единственная, но весьма существенная брешь – ее слепая, по-собачьи преданная любовь к супругу. Анна старалась не думать об этом, но все чаще замечала, что надменная и сухая со всеми, даже с отцом, Изабелла становится суетливой и беспомощной, едва на нее взглянет Джордж. Анна стремилась хоть в этом понять сестру, ведь ей самой пришлось испытать, что делает с женщиной любовь. Не ей судить Изабеллу. Она вспомнила Бордо, вспомнила, сколько безумств сотворила тогда, как упивалась она страстью к Филипу… Анна улыбнулась воспоминаниям и прикрыла глаза.

– О чем ты думаешь, Нэн? – раздался рядом голос Изабеллы.

Анна поймала ее строгий, требовательный взгляд.

– Так, вздор. Тебе, кстати, не кажется, что пора обедать?

Сестра позвонила в колокольчик.

– Сегодня нам подадут нечто такое, что ты очень любишь, – улыбаясь, сказала она. – Сейчас же велю накрыть в большом зале.

– О, не стоит, Изабель! Давай пообедаем вдвоем, без кравчих и стольников, как когда-то в детстве, когда ты брала меня к себе и мы беспечно болтали за столом. Признаюсь тебе, я ужасно устала от этикета, от толпы придворных, следящих за каждым проглоченным тобою куском, от этой заунывной, нескончаемой музыки на хорах…