Коронатор (Делатель королей) (другая редакция)

Вилар Симона

После этих слов Анна разрыдалась. Епископ произнес:

– Слезы раскаяния – милосердный дар Святого Духа. Блажен, кто омыл слезами грехи свои в этом мире.

Вслед за этим он назначил принцессе покаяние: десять ночей бодрствования и молитв в соборе, пост на хлебе и воде, он взял с нее обет все это время не вступать в общение ни с кем из мирян.

Первая ночь без сна была для Анны самой тяжелой. Она стояла босиком на ледяном полу в сумраке огромного гулкого нефа. На ней была темно-серая ряса, подпоясанная веревкой, под которой на тело была надета грубая власяница. Ее волосы были распущены, их покрывала светлая монашеская накидка. После того как церковь опустела и сторож, вооруженный гасильником на длинной рукояти, потушил свечи в высоких светильниках,

она осталась почти в полном мраке. Сжимая в руках свечу, Анна трижды обошла храм с молитвой, а затем опустилась в боковом приделе перед изображением святой Анны, своей покровительницы, и стала горячо молиться. Ее не пугала пустота огромного собора, ибо она верила, что место это свято, ведь еще в шестом веке, когда Кентербери был столицей королевства Кент, здесь уже высился первый христианский храм, и нынешний собор был воздвигнут на его руинах.

И в дальнейшем каждую ночь она так же приходила сюда после окончания службы, когда собор пустел и оставалась гореть только одна свеча в крохотной плошке у алтаря. Анна опускалась на колени среди леса устремленных ввысь колон и молилась. Ближе к полуночи приходили монахи для свершения полуночной службы и, ступая попарно, с тихим пением направлялись к алтарю, держа в руках свечи. Анна наблюдала, когда они, словно призраки, появлялись в высокой арке входа. И пока они оставались в соборе, она не могла сосредоточиться на молитве, разглядывая их сонные лица, следила за ходом службы. Лишь когда они удалялись, на нее вновь нисходили умиротворение и покой, и она отдавалась молитве с таким упоением, какого давно не испытывала.

На рассвете она возвращалась в отведенную ей келью в монастыре при храме, ложилась, и всякий раз, несмотря на все ее усилия, Анне снилось одно и то же. Сон возвращал ей лицо Филипа, его тело, их упоительную близость… Она просыпалась вся в поту. Где-то в глубине ее души, вопреки увещаниям кардинала Буршье, жила уверенность, что они с Филипом предназначены друг для друга и в конце концов придет час, когда они соединятся.

Постепенно она впала в какое-то оцепенение. Ночные бдения, пост, мечты, тихие вечера в монастырской келье, где она вышивала напрестольное покрывало – все это успокаивало ее деятельную и живую душу и одновременно словно усыпляло. Короля она почти не видела, не знала, что он также почти все время проводит в молитвах, а монахи соседнего аббатства Святого Августина лечат его от болей в пояснице.

На шестую ночь бдения Анне сообщили, что Генрих тоже готовится провести ночь в молитвах над гробницей Святого Томаса Бекета. Анна не очень обрадовалась перспективе молиться с впадающим в религиозный экстаз свекром. Потому при встрече с королем ограничилась легким реверансом.

Генрих, словно не замечая невестку, с покаянным видом, во власянице, проследовал в капеллу Святой Троицы сбоку от высокого алтаря. В опустевшем центральном нефе было тихо, слышались отражаемые сводами звуки шагов удаляющегося сторожа. Перед Анной горела толстая свеча, и в ее красноватом свете девушка открыла Часослов и приготовилась к молитве. Однако вскоре она заметила, что не может сосредоточиться, а думает о короле и все время прислушивается. В соборе было так тихо, что тишина показалась Анне ватной. Она оглянулась по сторонам и наконец поняла, что ее тревожит. Из капеллы Святой Троицы, где находился король, не доносилось ни звука, а ведь Генрих редко молился без истерических выкриков и всхлипываний. Анна попробовала вновь погрузиться в молитву и не придавать значения тишине. Однако все равно машинально повторяла слова, и даже пламя одинокой свечи, которое обычно словно отделяло ее от всего земного, не оказывало на нее больше магнетического действия. Она поднялась с колен и сделала несколько шагов в глубь собора. Ее босые ноги бесшумно ступали по плитам, и тем не менее Анне казалось, что от ее движения вокруг все заколыхалось.

Впервые темный собор пугал ее. В боковых приделах, на хорах, вокруг алтаря царил сумрак, и принцесса не решалась выйти за пределы светлого круга, очерченного ее

свечой. На нее дохнуло жутью. Анна еще раз вслушалась. Вздохи, бормотание, хотя бы шелест одежды Генриха она должна была услышать. Но король исчез, словно растворился в сгущавшейся тьме громады собора.

Анна едва дождалась часа полуночной службы, когда появились монахи со свечками в руках. Встав за группой колон в боковом приделе, она решила дождаться окончания службы, надеясь, что Генрих выйдет, чтобы присоединиться к молящимся. Однако служба уже завершалась, а из-за алтаря по-прежнему никто не появлялся. Тогда Анна обратилась к святым братьям с просьбой взглянуть, что с королем.

– Дитя мое, не стоит беспокоиться, – с улыбкой ответил ей возглавлявший процессию монахов брат-ризничий. – Святой Томас, над мощами которого молится государь, охранит его величество лучше дюжины рыцарей. И разве не грех тревожить того, кто пожелал остаться наедине со своими благочестивыми помыслами?

Они были готовы уйти, но Анна преградила им дорогу, продолжая настаивать. В ее голосе звучали властные ноты. Тогда один из монахов передал другому свечу и, спрятав руки в широкие рукава сутаны, скрылся за алтарем. Вернулся он бегом. Анна не слышала, что он сказал брату-ризничему, но тот мгновенно изменился в лице и, прихватив еще нескольких монахов, отправился в капеллу Святой Троицы. Принцесса, движимая любопытством, прошла следом.

Капелла, с великолепными витражами и глянцево-мраморными колоннами, была озарена неровным светом наклонившейся, чадящей лампы. Король сидел на полу, без всякого почтения привалившись к решетке святой гробницы. Остекленевшим взором он смотрел куда-то в угол, лицо его мелко подрагивало. Рот был открыт, и по подбородку стекала струйка слюны. Генрих обмочился, но продолжал сидеть прямо в луже, поджав под себя одну ногу.

Монахи сбились в кучку при входе, не зная, что предпринять. Брат-ризничий перевел взгляд на стоявшую на ступенях принцессу, и все разом повернулись к ней, словно ожидая знака.

Анна тотчас взяла себя в руки.

– Отведите короля в его апартаменты во дворце архиепископа. Такое уже бывало с государем, и это скоро пройдет. И пусть кто-нибудь немедленно сообщит о случившемся камердинеру государя Джейкобу Лэтимеру…

На этом ее ночные бдения закончились.

Примерно через час она уже сидела в полуосвещенной горнице епископского дворца перед кардиналом Томасом Буршье и несчастным, вмиг постаревшим Лэтимером.

– Подобное уже неоднократно случалось с Генрихом, – говорил Лэтимер. – Теперь он долго не придет в себя. Иисусе всемогущий, почему это произошло именно сейчас, когда вся Англия следит за ним, делая выбор между молодым Йорком и несчастным Генрихом?!

Анна постаралась утешить его.

– Не беспокойтесь, сэр! Мой отец взял на себя ответственность, и он не допустит беспорядков. К тому же со дня на день ожидается прибытие моего супруга вместе с королевой Маргаритой, и они помогут нам скрыть, что король снова безумен.

– Насколько мне ведомо, – неотрывно глядя на свечу, заметил Томас Буршье, – король в последнее время постоянно находился на грани разумного.

– Вы великолепно осведомлены, ваше преподобие, – суховато сказала Анна.

Прелат согласно кивнул, пламя отразилось на гладком шелке его памолуса [51] .

– Так и должно быть. Святая Церковь обязана быть в курсе мирских дел. Нам известно даже то, что ее величество королева Маргарита не спешит покинуть континент и присоединиться к супругу в Англии.

– В этом вы ошибаетесь, ваше преосвященство, – еще более резко возразила принцесса. – Мой супруг, храни его Господь, и свекровь со дня на день будут здесь, и с немалым количеством войск.

51

Памолус – круглая шапочка, которую носили католические иерархи: белую – Папа, красную – кардиналы, фиолетовую – епископы.