Коронка в пиках до валета. Каторга
Шрифт:
Затем все трое стали обсуждать вопрос, как тащить байдары.
— Дорога-то легкая, да снегу-то много, — сказал Тимошка, — да вот кенайцы эти… Кабы не они, мы бы сперва байдары перегнали, а потом их благородия провели бы, а теперь как делиться?… Уйдешь, а они тут делов натворят!
Решено было не делиться, — идти всем вместе. Ночь провели тревожно, сторожили поочереди, сидели в лесу у избы, закутавшись в полотнище палатки, чтоб не выделяться на фоне снега. Сидели, вслушиваясь в звуки ночи, всматриваясь во тьму леса.
Ночь была теплая, с запада тянул мягкий влажный ветер. Начинало таять. Ночь была какая-то бессонная, полная неясной тревоги.
Собаки дрожали, поминутно подымали головы, настораживали уши, всматриваясь в лес то рычали, то слегка подвывали и повизгивали…
Илье казалось, что лес живет какой-то таинственной жизнью. За каждым стволом чудился ему притаившийся враг, незримый, но опасный.
Жутко было. А возле, прижавшись к нему, сидела Елена, — она не могла оставаться одна в страшной избе.
Вдруг собаки вскочили, насторожились, злобно заворчали, а потом залились лаем. Из избы вышел Тимошка с ружьем в руках. Следом за ним появился Яшка, потягиваясь и зевая.
— Ты это что собак дразнишь, ваше благородие? — буркнул он Илье.
— Уйди-ка ты, ваше благородие, в избу, — сказал Тимошка, — и жену забирай — неровен час… Надо посмотреть, чего псы брешут?
Он отвязал Волчка, своего любимца, вожака собачьей стаи, и пустил его. Волчок с пронзительным лаем бросился в лесную чащу, за ним следом на лыжах отправился Тимошка.
Яшка посмотрел ему вслед и сказал:
— Зря старик побежал. Так это, псам померещилось. Вишь, стихли. Ну, я тут посижу, а ты уведи-ка свою барыню в избу. Все спокойнее будет.
На востоке тонкой огненной полосой загорелся горизонт. Начало светать. В избе никто не спал. Вадим уже варил кофе. Вернулся Тимошка.
— Ну, что? — спросил его Илья.
— Ничего, должно бродил кто. Волчок рвался, да я его попридержал, — еще стрелит кто пса-то. А следов не видать, темно.
— Ну, братцы, кофею похлебаем — и в путь! Надо торопиться, а то таять начинает. Снег портится, — липкий такой, к лыжам, черт, так и липнет.
Враги
К саням привязали по байдаре, впрягли собак и сами впряглись. Дорога шла по просеке. Здесь обычно перетаскивали байдары из одной реки в другую, и потому тропа была относительно удобная. Но все же тащить байдары было страшно трудно. Пришлось идти все время в гору и по рыхлому снегу, стараясь не сбить сани с тропы. К тому же оттепель усиливалась, и в меховых кухлянках было страшно жарко. Кругом по косогору стоял строевой лес. Вековые ели до самой земли опускали свои косматые лапы, засыпанные снегом. Приходилось по косогору огибать сопку, покрытую лесом.
— Вон там
Между тем лес стал редеть и потом как-то расступился, — открылась большая равнина, покрытая кое-где молодыми елями и соснами. Налево круто подымалась голая вершина сопки.
— Вот и перевал! — сказал Тимошка. — Вот туды взберемся, — он опять махнул куда-то вверх, — а потом уж все спущаться, до самой реки все спущаться будем.
Он прервал свою утешительную речь и вдруг дал рукой знак к остановке.
Все остановились.
— Яшка, — позвал Тимошка, — смотри! — Он показал на свежие следы лыж, пересекавшие их путь.
— Двое шли, — сказал Яшка, всматриваясь в след, — ишь, по одному следу прошли… Хитрят! Недавно и прошмыгнули. У нас перед носом продрали.
— Кенайцы, черти! — буркнул Тимошка.
— Один кенаец, другой нет! — поправил Яшка.
— Ну да! — усомнился Тимошка.
— Да ты смотри, вво! Вишь? Не кенайский ход — носком колупает. Сзади шел.
— На перевал следы-то, — сказал Тимошка, — поди, там и засели. Нутка сбегай… Поглядай… У тя ноги молодые.
— Волчка возьму, — сказал Яшка, отвязал Волчка и вместе понеслись, — Волчок впереди, Яшка сзади.
Тимошка успокаивал своих спутников.
— Энти не тронут. Энти за нами следят. Их нечего бояться. Вот что на реке будет…
Где-то на горе раздался злобный лай Волчка. Потом слабо брякнул пистолетный выстрел, и лай Волчка вдруг сменился отчаянным визгом.
— Ужли Волчка пристрелили? — тревожно воскликнул Тимошка.
Но визг не умолкал и стал приближаться к путешественникам.
— Подранили, мерзавцы! Пожалуй, пса мне испортили, — беспокоился старик за своего любимца. — Пса жаль. Уж такой пес, цены ему нет!.. Эх!.. Яшка, дурак, не доглядел, я бы не дал!
Через четверть часа прибежал Яшка. Впереди его несся Волчок, тряся головой и повизгивая от боли.
— Жив! — радостно воскликнул старик. — Зацепило только. Волчок, Волчок!.. Псина! — Волчок подбежал и с тихим визгом стал жаться к ноге хозяина. Тот стал осматривать голову Волчка.
— Ишь, ухо зацепили. Еще бы малость и в мозговицу бы попало. Ах ты, сукин ты сын! — ласкал старик визжавшую собаку. — Ну, ладно, будет! Поправишься!
На Яшку Тимошка обрушился, упрекая его в том, что он чуть не сгубил собаку. Яшка оправдывался.
— Они за камнями засели, а Волчок сразу налетел и ну рвать одному кухлянку. Ну, тот и пальнул. Я и подбежать не поспел. Хотел я их пристрелить, да, думаю, дразнить не надо. Потом сосчитаемся.
Тимошка еще раз ругнул Яшку и, переменив тему разговора, обратился ко всем: