Коронованная распутница
Шрифт:
Да, полудетская обида царя моментально сменилась яростью, и Петр издал некий возмущенный звук, очень напоминающий сдавленное рычание хищного зверя, готового к прыжку.
Женщина открыла глаза, еще подернутые дымкой не утихшего блаженства, – и замерла, оцепенело уставившись на своего царственного любовника, ибо лик его был ужасен. В его сверкающих очах она увидела сверкание солнечных бликов на лезвии палаческого топора, а в скрежете зубовном услышала скрежет своих позвонков, разрубленных этим топором…
Она завизжала так, что ее кавалеру почудилось, будто в его ухо вонзили раскаленную иглу. То ли боль, то ли внезапно пробудившийся рассудок, то ли, может, ангел-хранитель, коему жаль стало непутевого подопечного, – неведомо, что именно, однако что-то вздернуло его с распростертого тела любовницы и заставило прямиком кинуться к раскрытому окошку. Одновременно он пытался застегнуть штаны. В два прыжка достиг окна, вспорхнул на подоконник – и выбросился во двор.
Петр рванулся за лакеем, однако ему проще было бы поймать порыв ветра, чем охваченного ужасом беглеца.
«Не иначе, черти ему ворожат!» – мрачно подумал государь, выглядывая в окошко, и обнаружил, что ошибается. Черти лакею определенно не ворожили, да и ангел-хранитель, видимо, счел, что сделал для своего подопечного чрезмерно много и отступился от него как раз в тот миг, когда лакей прыгнул. Царь увидел, что незадачливый любовник пытается подняться, но не в силах опереться на ногу – и снова падает. Видимо, нога его была сломана. Самое изумительное, что он все еще пытался застегнуть штаны!
Это было так смешно и жалко, что император принялся хохотать, чувствуя, как ярость и злость его уходят, словно вода из треснутого кувшина. Он презрительно пожал плечами, отошел от окна и вернулся к Марье.
А надо сказать, что все описанное произошло настолько стремительно, что оплошавшая фаворитка даже встать с канапе не успела: так и валялась, безуспешно пытаясь выпутаться из вороха своих темно-голубых юбок.
Царь помог ей, рывком поставив на ноги. Впрочем, Марья тотчас повалилась обратно на канапе, сбитая увесистой оплеухой, от которой у нее надолго воцарилась в голове полная пустота, а в глазах содеялось кружение ослепительных бликов. И она совершенно не осознавала, что с нею происходило потом.
А происходило вот что.
Государь поднял неверную за волосы. Намотал ее косу на руку, еще раз взглянул в бессмысленное от ужаса, но по-прежнему ослепительно-красивое лицо, широко размахнулся, метя в это лицо… Однако тут ему пришла в голову некая мысль, и Петру удалось остановить полет пудового кулака, грозившего напрочь стереть Марьину красоту, а может статься, и вовсе положить конец ее жизни. Внезапная мысль показалась императору настолько удачной, что он довольно хмыкнул, потом расхохотался и двинулся к двери, по-прежнему волоча за волосы полубесчувственную фаворитку.
– Карету! – крикнул он, а затем приказал подбежавшему слуге: – Там, под окошками, человек валяется. Подберите его да… выкиньте куда-нибудь, чтоб на глаза мне больше не попадался! Он сам себя наказал.
Честно говоря, Петр не слишком-то винил этого лакея. Сучка не захочет – кобель не вскочит, сие общеизвестно. Ведь и он сам, царь-государь, поддался чарам Марьи Матвеевой, сам не знал плотского угомону рядом с этой распутницей, что ж тут какого-то лакея виноватить? Она, она одна во всем виновная – ей одной и расплачиваться.
Вспоминая нравы былых времен, можно было ожидать, что Петр сейчас отвезет Марью Андреевну прямиком к первому попавшемуся пруду, как некогда поступил царь Иван Васильевич Грозный, обнаруживший, что его новобрачная жена Мария Долгорукая досталась ему не девицею. Однако со времен Грозного прошло с лишком два столетия, мир, поговаривают, изменился к лучшему, да и Петр стыдился этих дикарских замашек, которые столь великому и цивилизованному государю, каким он себя мнил, совершенно не пристали. Оттого он направился не к пруду, не к речке и даже не к морскому заливу, а к дому генерал-адъютанта Александра Румянцева, лишь недавно получившего сей чин и безмерно благодарного государю.
Ворвавшись в дом (а красавица Матвеева по-прежнему влачилась за Петром, словно полудохлая козявка, которую влечет напористый муравей), император швырнул Марью к ногам изумленного хозяина и брякнул:
– Вот тебе невеста. Собирайся. Немедля в церковь едем. Сам буду посаженым отцом. А вместо свадебного подарка дозволяю тебе нынче же дать новобрачной полсотни плетей. Для острастки на будущее!
Румянцев был человеком умным, к тому же опытным царедворцем. Он многое понимал с полуслова, а порою – и вовсе без слов. В нежданном подарке он увидел лишь признак огромного доверия, которое испытывал к нему государь. Благосклонность императора значила для Румянцева гораздо больше, чем такое безличное понятие, как гордость… А за уязвленную гордость вполне можно расквитаться потом с безответною женою. Похоже, именно на это и рассчитывал Петр, знавший крутой нрав жениха!
Император, к слову сказать, не ошибся. Из Марьи Андреевны получилась идеальная супруга, которая чуть не молилась на мужа, без его дозволения шагу не решалась шагнуть, а на посторонних мужчин не то что взора – даже ресниц не поднимала! Спустя некоторое время она родила сына, которого назвали Петром [10] .
Но если некоторые проницательные люди подозревали, что в действительности отцом ребенка был император, то из деликатности держали рот на замке. А если какие-либо еще более проницательные люди подозревали, что отцом ребенка был не император, так держали рот на двух, а то и трех замках. Нет, не из деликатности – из страха за свою жизнь!
10
Впоследствии он стал известен как фельдмаршал Петр Александрович Румянцев-Задунайский.
– Ну что мне было делать? – рыдала княгиня Марья. – Ну что?! Муж бы сразу понял, что это не его ребенок. Еще счастье, что сам-то нынче в Москве, вот я и подсуетилась, не то…
Катерина только головой покачала. Марья Андреевна Румянцева казалась вполне довольна своей судьбой. Граф Александр Иванович был пусть суров характером, но богат, знатен, щедр и жену, по всему, любил. Императрица никогда ее не притесняла, повинуясь былой ревности (умела отпускать обиды!), держалась с ней дружелюбно: послала богатые подарки к свадьбе, поздравляла с рождением сына, дочерей… Чудилось, княгиня Марья покорно плывет по течению жизни. Ан нет! Ведь Катерина столкнулась с ней не где-нибудь, а возле дома знахарки, которая только что тайно вытравила ей плод!