Коронованный странник
Шрифт:
– Ну, а я вам что говорила?
– не скрыла своего удовлетворения императрица.
– Нет, подождите! И почерк можно отработать, так что нельзя сделать его доказательством. Другое важно!
– Николай наставительно поднял вверх палец.
– Этот... рябой...
– Прошу вас, не называйте так моего супруга и императора! потребовала Елизавета.
– Хорошо, не буду, - кивнул Николай.
– Этот... император действует совсем не так, как прежний: вернувшись из Белоруссии, приступил к решительным реформам, захотел отменить военные поселения - его же детище! отобрал у Аракчеева право принимать доклады министров, задумал было одним махом уничтожить крепостное право!
– И что же удивительного вы находите в этих мерах?
– усмехнулась Елизавета.
– Александр Павлович смолоду имел пристрастие к реформам. К тому же вы сами знаете, что ни поселения, ни крепостное право он так и не отменил, а прием министров ему наскучил этак скоро, что граф Аракчеев и отдохнуть-то от этого занятия не успел - снова министров принимает.
– Это все верно, ваше величество, верно!
– нетерпеливо взмахнул кулаком Николай.
– Однако же ходят слухи, что император собирается выступить с докладом перед членами Государственного совета, где объявит о введении в стране конституции!
– И на это он имеет право, - с невозмутимым видом сказала Елизавета.
– Нет, не имеет!
– совершенно забывшись, взвизгнул Николай, резко поднявшись на цыпочки и тотчас опустившись.
– Да будет вам известно, я тот, кто назначен вашим настоящим супругом, императором Александром, стать его преемником в случае кончины Благословенного, а поэтому не могу допустить, чтобы какой-то там самозванец ограничивал мою власть, а то и вовсе лишал меня императорской короны! То, что чинит этот рябой, простите, похоже на то, как поступил бы якобинец, добравшись до власти! Я уже готов обратиться к министру внутренних дел с предложением организовать комиссию, которая бы тайно занялась сбором сведений, что произошло в Бобруйске и что за человек, выдающий себя за императора, силится толкнуть Россию на путь безрассудных реформ!
– Если его величество император Александр Павлович узнает от меня о том, что вы замышляете, то он и не вспомним о том, что вы - его брат!
– с откровенной угрозой сказала Елизавета.
– О, не пугайтесь!
– озлобленно взглянул на женщину Николай.
– Чего мне терять? Лишь действуя решительно, я приобрету корону, а молчаливая слабость отнимет у меня возможность когда-нибудь стать императором. Все же, сударыня, я и пригласил сюда за тем, чтобы сделать своим союзником. Когда корона достанется мне, и самозванец будет разоблачен, вы можете явиться перед всем миром или в роли разоблачителя, или же в роли соучастника. Представляете, каким позором вы покроете себя, если все узнают, как вы упорствовали, покрывая страшного государственного преступника? Но дело может закончиться для вас не одним позором - чем-нибудь похожу! Власть отомстит сотоварищу самозванца!
– Уж не судьба ли французской королевы ожидает меня?
– попыталась казаться беззаботной Елизавета.
– Ну, пусть не гильтотина, а уж заточения вам не избежать, - снова взял в руки левретку Николай и уселся в кресло.
– Так вот, помогите мне на первых порах в обнаружении верного доказательства того, что прибывший из Белоруссии человек - не есть император Александр.
– Как же я добуду это... верное доказательство?
– улыбнулась Елизавета, не догадываясь, к чему клонит Николай.
– О, это вам будет сделать очень, очень просто!
– наклонился в сторону женщины великий князь.
– Я знаю, что он пока ещё избегает вашей спальни, делая вид, что является настоящим Александром, давно уже отказавшимся от любого общения со своей царственной супругой...
– А я и не знала, что моя частная жизнь пользуется таким пристальным вниманием при дворе!
– побледнела Елизавета, и слезы мгновенно заблестели на её ресницах.
– Какая наивность!
– погладил собачку Николай.
– Так вот, я хочу просить, чтобы вы, сударыня, очаровали своего муженька настолько, что он воспылает к вам сильной страстью. Ну, пусть всего только на ночь воспылает, на полночи, на час! Я знаю женщин, ведь их в подобных случаях обмануть невозможно. Этот экзамен вы должны будете учинить господину, назвавшемуся императором Александром, ради блага России, своего блага ну... и моего блага тоже.
Елизавета поднималась с кресле медленно, въедаясь взглядом в красивое, серьезное лицо великого князя. Впервые в своей жизни её так тяжко оскорбили.
– Вы подлое, грязное животное!
– вытолкнула она слова, которыми никогда прежде не называла людей.
– Уйдите прочь отсюда! Сегодня же о нашем разговоре будет передано государю!
Она направилась к выходу, унося в руках книгу, а в глазах - обиду и отчаянье, но Николай остановил её строгими, холодными словами, почти приказом:
– Вы не сделаете этого! Вы сделаете то, чего желаю я. Неужели вам приятно осознать, что вы, императрица и супруга императора, не можете вытащить мужа из постелей фрейлин, прислуживающих вам? Представляете: господин предпочитает служанок госпоже! Об этом говорит весь двор, вы же, наверное, и здесь желаете находиться в счастливом неведении? Поборитесь со своими соперницами, победите их, и двор посмотрит на вас совершенно иными глазами. Ну же, будьте императрицей и... спасительницей отечества.
Елизавета с пылающими щеками - что было ей несвойственно - выслушала всю фразу Николая, отворила дверь и, не закрыв её, вышла из покоев. А Николай, подвергав себя за ус, улыбнулся и сбросил пискнувшую левретку на пол. Он был уверен. что Елизавета Алексеевна сделает все, что было нужно ему.
Событие, о котором Николай предупреждал императрицу и о котором давно ходили слухи, свершилось: император созвал государственный совет, чтобы сделать важное заявление. Оставив Аракчееву бесполезный, на взгляд Норова, труд по приему докладов от министров, отдавшись чисто императорской деятельности, то есть присутствию на парадах, смотрах и разводах, на балах, приемах, открытиях богоугодных и всяких прочих заведений, Василий Сергеевич тем не менее не мог поступиться обещанием, данным им Муравьеву-Апостолу и Бестужеву-Рюмину.
"Да, - говорил он сам себе, - ни с отменой поселений, ни с отменой крепостной зависимости торопиться пока не стоит. Да и нужно ли? А вот свершить главный поступок, прекратить единым росчерком пера существование самовластия, деспотического и ничем не ограниченного, я могу. Введу конституцию, а там уж пусть народные избранники решают, какой быть России. Соберутся в одном зале светлые головы со всех городов и всей Руси, посидят, поразмыслят и придут к решению, которое все сословия устроит. Это будет началом века благоденствия русского народа!"
Мысля в таком именно духе и настроении, Василий Сергеевич немало покорпел над проектом манифеста, желая сделать его убедительным и ярким, искренним и вызывающим слезы умиления и радости. В зал, где в назначенный день собрались все члены Государственного совета, Норов вошел легкой стремительной походкой, рассыпая в разные стороны светлые улыбки приветствия. Ему самому казалось, что сейчас он действительно очень похож на Александра, находящегося в зените своей славы.
– Господа Государственный совет!
– звенящим голосом начал он, победно и дружелюбно разом окинув взором всех собравшихся за огромным круглым столом сановников.
– С сердцем, замершим одновременно и от радости, и от тревоги, собрался я донести до вас сегодня мысли, волновавшие меня долгие годы. Так послушайте же, господа, проект манифеста, открывающего новый, светлый век в истории государства Российского!