Короткая память
Шрифт:
Однако время для такой перестройки тогда еще не подоспело. Стране, обществу предстояло еще до нее дожить.
Сегодня система снабжения, и в том числе снабжения горючим, кардинальным образом совершенствуется. Не знаю, возродится ли опять эксперимент тех лет, или будут найдены иные, сегодняшние формы и методы. Твердо знаю другое: речь идет не только об успехах экономики, речь идет о спасении живых людей. На кого она станет работать, новая система снабжения: по-прежнему на вора Мизавцева или все-таки на неравнодушного и совестливого хозяйствонника Шангареева? Вопрос стоит круто: отобьем или не отобьем мы руки у таких, как Шангареев?
Погасим или сохраним мы у них желание работать?
В письме своем жена Шангареева дальше мне писала: «Муж хотел все по-хорошему, а вышел преступником. Ой, как каюсь, что когда-то он стал коммунистом. Ведь только по партийной части его поставили руководителем, и он не имел права отказаться. Если буду жить, пока вырастут сын и дочь и их дети, не допущу, чтобы стали они партийными. Пусть будут простыми людьми и живут тихо и спокойно...»
Вас не пугают эти слова? Отчаянье написавшей их женщины? Мне ее письмо по ночам снится.
Анатолию Борисовичу Жигаеву повезло: его судьбой захотели заняться прокурор города Москвы и члены Московского городского суда. Шангарееву повезло куда меньше.
По просьбе редакции газеты дело его было истребовано и изучено в Прокуратуре РСФСР. Заместитель прокурора республики Н. С. Трубин внес протест в порядке надзора. Речь в нем шла о том, что преступление Шангареева было вынужденным, никакой корысти он не имел. Учитывая все обстоятельства, реальное положение вещей, заместитель Прокурора РСФСР просил назначить Шангарееву наказание, не связанное с лишением свободы.
Протест прокурора рассматривался на заседании Президиума Верховного суда РСФСР. Я на нем присутствовал, могу рассказать, как оно проходило.
С докладом выступил член Верховного суда РСФСР.
Суд, понятно, орган юридический, и в сообщении докладчика речь шла прежде всего о юридической стороне дела. Предложение прокурора о том, чтобы Шангареева не изолировать от общества, докладчик отверг: Шангареев способствовал вору Мизавцеву, а стало быть, он его соучастник, и освобождать из колонии преступника нельзя.
Не мне определять, какая из этих двух точек зрения юридически более обоснованная. Однако мне казалось, что рассмотрение такого дела в суде не могло и не должно было ограничиваться только узкими, специальными юридическими задачами. Да, конечно, не судам решить, как всего лучше отладить в стране снабжение бензином. Но сколько раз уже говорилось, писалось, подчеркивалось, что, рассматривая конкретные дела, суды обязаны вскрывать корни и причины, порождающие те или иные преступления. Сколько раз Пленум Верховного суда СССР требовал от судебных органов аналитического, исследовательского, вдумчивого подхода к каждому решаемому ими делу. А в чем он в сущности состоит, такой аналитический, исследовательский подход? Прежде всего в том, наверное, чтобы не отгораживаться от реальных проблем жизни, от ее болей, печалей, тревог, не запираться наглухо в уютной башне из слоновой кости: «Что, дескать, там, за шторенными окнами, у вас происходит? Честные люди вынуждены становиться преступниками? Не наше дело. Наше дело карать, и только карать».
А ударить в набатный колокол? А использовать такую сильную форму государственного, правового воздействия, как судебное частное определение? Поднять в нем голос — нет, не в защиту одного Жигаева или одного Шангареева, в защиту святого права работника работать, не становясь преступником? У кого еще, как не у судебного органа, исследующего такие дела, найдутся более веские, более доказательные, более убедительные законные аргументы и доводы,
Но нет, в докладе члена Верховного суда РСФСР ни слова не прозвучало о корнях и причинах, породивших когда-то уголовное дело преступника Шангареева. И как должное, вероятно, расценил докладчик тот факт, что ни одна из судебных инстанций, рассматривавших ранее это дело, не сочла нужным отозваться на него сильным частным определением, дать ему не только юридическую, но и гражданскую оценку.
Правда, назначенное Шангарееву наказание, шесть лет лишения свободы в колонии усиленного режима, докладчик все-таки поставил под сомнение. Многовато, пожалуй. Предложил ограничиться четырьмя годами. Председательствующий спросил: другие предложения есть? Других предложений у членов Президиума не было. На том высший судебный орган республики и завершил рассмотрение дела бывшего начальника Кутуликского райкомхоза.
Разговор наш — не только о «бескорыстных преступниках», на какой почве они возникают и какого наказания заслуживают. Разговор идет о том, какой вообще урон экономике, государству, людям наносят любые попытки упростить осмысление и решение тех гигантских, сложнейших задач, которые стоят сегодня перед обществом: будь то снабжение бензином коммунального транспорта или судебное исследование очередного уголовного дела. Народная поговорка «Простота хуже воровства» очень часто приобретает сегодня почти буквальный смысл. Кто подсчитает, сколько все мы теряем, терпим от такой вот опасной, разорительной, убийственной простоты?
В очерке «Короткая память» речь шла о том, как шесть лет преследовали московских шабашников, которые буквально спасли город Воркуту, помогли ликвидировать крупный брак, допущенный при строительстве жизненно важных объектов.
А незадолго до опубликования этого очерка я получил письмо от одного читателя из города Новокузнецка. «Сколько-то лет назад, — писал он, — с чьей-то легкой руки создалось мнение о необходимости труда «шабашников»... Выгодно ли использовать труд «шабашиков»? Выгодно, скажет руководитель хозяйства. И районный руководитель скажет: выгодно, ему ведь тоже надо рапортовать. Государству только невыгодно, обществу в целом, если оно хочет остаться здоровым».
Отвечая читателю, я осторожно усомнился, можно ли так огульно, одним махом, решать действительно сложную проблему, о которой сегодня много думают, пишут, спорят? Если заранее наперед ясно, что государству шабашничество всегда невыгодно, то зачем понадобилось принимать постановление правительства «Об упорядочении организации и оплаты труда временных строительных бригад»?
И получил от своего корреспондента новое письмо. «По всей вероятности, — возражал он, — я неправильно воспринимаю газетные публикации, полагая, что пишутся они с целью помочь делу, в то время как за ними кроется всего лишь желание авторов блеснуть словом, слогом, идеей. Все эти ломания копий на страницах газет тоже имеют какую-то тайную цель, а не ту, которая представляется наивному читателю, вовлеченному иной раз в полемику. Скорее всего, вы имеете уже определенные установки, иначе как можно всерьез полагать, что шабашничество не приносит вреда? Или, если исходить из вашего письма, оно может где-то в чем-то приносить пользу, а в чем-то нет?.. Берусь утверждать, что всякое (курсив автора письма. — А. Б.) шабашничество зло. Либо во зло выльется. Рано или поздно. Потому что сама идея шабашничества рождена из желания «зашибить деньгу — желания отнюдь не возвышенного...»