Короткая память

Борин Александр Борисович

Видите, как оно просто: все шабашники — воры. Всегда и везде. Чего тут долго думать?

Я не стал бы так подробно останавливаться на письме читателя из Новокузнецка — в конце концов, каждый волен иметь свое собственное мнение, — если бы не одно чрезвычайно существенное обстоятельство: автор письма работает следователем и, как он мне пишет, часто ведет дела по обвинению шабашников.

Воображу лишь, что угрожает человеку, чье дело ведет следователь, заранее уже твердо убежденный в том, что всякое шабашничество есть зло и что иного интереса, нежели зашибить деньгу, у шабашника нет и быть не может, — и, знаете, дрожь охватывает.

Московский коллега моего оппонента, молодой милицейский следователь, ведя дело инженера, строившего вместе с бригадой шабашников картофелехранилище в подмосковном совхозе «Красная

звезда», требовал, чтобы инженер признался в том, что он воровал деньги. А инженер отрицал: нет, не воровал. И тогда, добиваясь от шабашника покладистости, молодой следователь нарушил закон и на трое суток посадил его в КПЗ. В протоколе задержания в графе «Мотивы задержания», следователь написал: «Для установления истины по делу». Догадываетесь, какая нужна была следователю истина? Самая простая, понятно: раз шабашник — значит, обязательно вор. Всегда вор. Иначе и быть не может.

Я иногда спрашиваю себя: а чем же все-таки прельщает нас простота мышления, готовенький, на все случаи жизни пригодный стереотип? С ним легче жить? Да, конечно. Но дело, наверное, не только в этом. Стереотип мышления чаще всего безопасен для того, кто им руководствуется. Безопасно отправить несчастного Шангареева в тюрьму и не задуматься при том, какие причины его туда привели. Он же виноват, этот Шангареев, никто же не скажет, что не виноват. Безопасно всех шабашников до единого зачислить в воры: печемся-то исключительно о государственных интересах, о здоровье общества. А если и перегнем немножечко палку, то ничего страшного: не по злой же воле мы ее перегнем, наоборот, от усердия, сторожа, как говорится, народное добро. Но мне кажется, за простоту мышления, за опасный легкий стереотип в наши дни спрашивать надо куда строже и суровее, чем даже за иную допущенную ошибку. Ошибка нередко поддается исправлению, а стереотип мышления ломать приходится. Ломать долго, трудно, болезненно, с кровью. Всем миром. Не то — беда.

А шабашник, которого ради истины молодой следователь посадил под замок, и вправду ведь оказался невиновным! Судебная коллегия Московского городского суда рассмотрела дело и шабашника полностью оправдала. Старший помощник районного прокурора попытался было приговор опротестовать, но Прокуратура РСФСР его протест отозвала.

Инженер написал в редакцию газеты: «Уважаемые товарищи! Теперь, когда суд меня оправдал, я могу каждого называть этим прекрасным словом «товарищ»...»

Если бы вы только знали, как приятно иногда встретить в редакционной почте письмо счастливого человека!

1987 г.

ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ПРАВОСУДИЯ

4 февраля 1985 года старший следователь Сочинкой прокуратуры Хасан Ахмедович Нунаев, сопровождаемый двумя работниками милиции, на улице, возле юридической консультации, зедержал адвоката Рафаэля Ивановича Хачатурова. Закон разрешает задерживать подозреваемого, если тот покушался на побег, или не имеет постоянного места жительства, ли не установлена его личность. Задерживая адвоката Хачатурова, следователь Нунаев этим правилом закона пренебрег. Адвокату было объявлено, что он подозревается в получении 2500 рублей от некоего гражданина Ш. Т. Дукояна. Часть названной суммы адвокат, дескать, взял себе, а другую передал судье Э. И. Чуприне. За это судья Чуприна, председательствуя в процессе над Дукояном, обвиненным в сопротивлении работнику милиции (ст. 191' УК РСФСР), приговорил подсудимого всего лишь к одному году исправительно-трудовых работ. Хачатуров все категорически отрицал. Никаких денег у Дукояна он не брал и никому их не передавал.

7 февраля арестованный Хачатуров запишет в своей тетрадке (обычная школьная тетрадка в клеточку, своеобразный тюремный дневник, который Хачатуров вел день за днем): «7 февраля. Я потребовал очной ставки с Дукояном. Нунаев объяснил мне, то сейчас очная ставка нецелесообразна, так как Дукоян пока еще ни в чем не сознался. Но у них есть свои методы, показания из Дукояна они все равно выбьют, и будет лучше, если я сам все расскажу. «Тебе все равно сидеть».

Из заявления Ш. Т. Дукояна: «В феврале 1985 года меня несколько раз допрашивал

следователь Нунаев в отношении адвоката Хачатурова, говорил, чтобы я подписал, что дал ему деньги для передачи судье Чуприне, который якобы за эти деньги дал мне всего один год исправработ. Я отказался дать такие показания, потому что никаких денег Хачатурову я не давал... Тогда на одном из допросов присутствовавший, как он назвал себя, работник МВД несколько раз меня ударил. При этом Нунаев сказал ему: «Не бейте Дукояна, у него цирроз печени...» В изоляторе временного содержания меня держали 36 суток». (СПРАВКА: в отличие от следственного изолятора изолятор временного содержания (ИВС) лишен целого ряда необходимых бытовых условий. Здесь нет прогулок, ограничен рацион питания, не выдается постельное белье. Даже лишние сутки находиться здесь — тяжкое испытание для заключенного. Поэтому закон устанавливает, что держать заключенного в ИВС разрешено не более трех суток. В исключительных же случаях, когда дело происходит в отдаленной местности, где нет путей сообщения, специальным законом союзной республики срок этот может быть продлен, но не более чем до 30 суток. Город Сочи расположен, как известно, не на краю земли, и пути сообщения здесь есть. Однако Нунаев объяснит потом — цитирую: «Дукоян сам просил меня держать его в таком изоляторе, он говорил, что здесь ему лучше».) «...Меня держали, — продолжает Дукоян, — без пищи и прогулок, зная, что я болен... Я написал заявление о том, что отказываюсь от следователя Нунаева, но он тут же, при мне, порвал это заявление... 21 марта Нунаев сказал мне: «Если ты напишешь явку с повинной, я завтра же отпущу тебя домой». И я под диктовку Нунаева написал «чистосердечное признание» на имя прокурора Климова, где оговорил адвоката Хачатурова и судью Чуприну. Нунаев велел, однако, поставить дату не 21 марта, а более раннюю: 30 января». (Нунаев объяснит потом: «Признание Дукояна было для меня совершенно неожиданным. Кто такой Хачатуров, я вообще не знал... Однако при составлении «чистосердечного признания» Дукоян спрашивал меня, как ему написать то или иное слово либо сформулировать то или иное предложение, и я ему в этом действительно помогал».)

«Чистосердечное признание» Дукояна нуждалось, разумеется, в подкреплении, и в деле имеется «протокол проверки показаний Дукояна на месте». В нем подробно записано, как в присутствии понятых А. В. Шитова и Б. К. Маркеловой Дукоян показал на месте, где и каким образом передавал он взятку адвокату Хачатурову. Однако вахтер общества «Аврора» Шитов и пенсионерка Маркелова объяснят потом, что никуда они не выезжали и ничего не видели. Следователь Нунаев пригласил их к себе в кабинет и сказал, что нужно подписать какой-то протокол. Они подписали.

...Рассказывая эту историю, я стараюсь не делать преждевременных выводов и не поддаваться поспешным эмоциям. Есть факт, есть документ, есть дело — вот и давайте из них исходить. Если к работе журналистов применимо это слово, то цель моя — попытаться провести расследование одного уголовного расследования.

* * *

Из тюремного дневника Р. И. Хачатурова: 14 февраля. Этапом отправили из Сочи. Наручники, конвой, сторожевые собаки. На вокзале полно знакомых. Старался не смотреть им в глаза.

4 марта. Этапом — обратно в Сочи.

27 марта. Вызывали на допрос. Я опять потребовал очной ставки с Дукояном. Нунаев сказал, что пока он его выпустил, но позже обязательно проведет очную ставку. Сказал, что обвинение мне будет предъявлено 3 апреля.

28, 29, 30, 31 марта, 1, 2, 3, 4 апреля. На допросы вызывали, обвинение не предъявлено.

5 апреля. Написал заявление начальнику изолятора временного содержания о том, что незаконно нахожусь здесь более трех суток. Объявил голодовку. Требую сообщить об этом прокурору Климову.

6 апреля. На допрос не вызывали.

7 апреля. Снова этап. Опять наручники, конвой, собаки. Голодовку прекратил, так как надо беречь силы.

26 апреля. Сегодня закончился установленный законом срок содержания меня под стражей. Потребовал предъявить решение Прокуратуры РСФСР о продлении этого срока — иначе опять объявлю голодовку.

27 апреля. Вызывали к врачу. Тот уговаривал не объявлять голодовку, так как это считается нарушением режима и меня могут посадить в карцер. Я уступил.