Коровы ели туман
Шрифт:
– Нет. Заминка вышла. Но я исправлю.
– Вячеслав, вы уж постарайтесь. Помните, что до рассвета вторника вам нужно покинуть город у моря и вернуться в столицу.
– Боюсь, у меня серьёзная проблема. Может занять больше времени.
– Что случилось?
– Товар украли.
В трубке послышался вздох.
– Вам надо торопиться. После рассвета вторника город вас уже не отпустит. Вот что, обратитесь к Полине Эдуардовне. Но не раскрывайте ей наших секретов. Используйте её. Она может нам помочь.
Шеф повесил трубку.
А Вячеславу стало странно
С самого начала задание ему не понравилось. Да и шеф вёл себя чудно. Обычно Снегирёв был споен и хладнокровен, изредка, задумавшись, позволял себе барабанить пальцем по морде бронзовой коровы. А в тот день он нервно оглядывался в окно, подавлял вздохи и кусал губы.
В тот день он сказал:
– Вячеслав, а вы когда-нибудь были на Севере?
– В Питере был.
– Нет, дальше. Где бывает, что и солнце не восходит, и лето похоже на зиму. Там были?
– Не был.
– А я вырос там. Помню, по утрам выйдешь из деревянного дома, а перед крыльцом стелется туман. И куда не глянь - везде туман, и только тени проступают, - Снегирёв задумался.
– Хорошее место. Жаль, мне нельзя туда вернуться.
– Почему?
– Вячеслав тогда заподозрил, что шеф мог быть замешен в афере с драгоценностями или продажей земли, чем, говорят, занимался в юности.
– Мне там рады не будут. В общем, Вячеслав. Есть там музей. Зам - Ардальон Борисович, мой старый товарищ, он продаст тебе одну картину, с коровами. А ты доставь её мне.
– Да без проблем.
Снегирёв тогда помрачнел.
– Проблемы-то будут. Это место всегда с проблемами было.
Теперь Вячеслав понимал, что шеф знал намного больше, чем рассказал. "Вот засада! Отправил к чёрту в пасть! Ладно, выкрутимся".
Хотел проверить мобильный, не звонил ли кто, но похлопал по пустым карманам.
***
Вечером воскресенья Полина Эдуардовна вернулась к шпаклёвщику на чердак.
– А, вы подготовились, - хмыкнула.
Аркадий Савельевич расчистил чердак, притащил откуда-то чистый стол, скатерть, свечи в старинном подсвечнике, открыл мансардное окно в крыше, а там небо и сверкающие горошины звёзд, и так их много, что кружилась голова.
Под окном расстелил плед.
Скрытая покрывалом картина стояла там же, но от Полины Эдуардовны не укрылось, что холст заменили, новый был чуть длиннее, и простыня не до конца его закрывала. Полина Эдуардовна не могла предположить, что такого рисовал шпаклёвщик, что потребовалось срочно менять и прятать.
Сдёрнул покрывало. Холст - тёмно-черничное, чернично-синее, с мотыльками-звёздами, и лёгкими мазками лунной дорожки. Небо. Ясное ночное небо. Полина Эдуардовна ахнула. Раньше шпаклёвщик рисовал только туманы и мифы.
– Луны не хватает, - сказала она.
– Да. Сейчас достанем.
– Будете рисовать?
– Я не рисую.
Он сел на плед. Полина Эдуардовна опустилась на другой край, от шпаклёвщика пахло куревом, впрочем, как обычно.
– Знаете, раньше был моряком, - шпаклёвщик лёг на спину и смотрел в небо.
– Вы попали в шторм, вас выбросило на берег, и вы полтора месяца пролежали в коме. Это я знаю.
– Видел теней туманных. Там, когда волны разбивались о пьяный корабль, видел теней из волн и тумана. Скользили вокруг.
– Разве тени это не детская страшилка? Не ходите, дети, ночью к морю, придут к вам тени, зазовут с собой, не ходите вы с тенями. Все о них говорят, но никто, кроме тумана, ничего не видел.
Аркадий Савельевич хмыкнул.
Полина Эдуардовна живо интересовалась мифами и преданиями, любила сказки, но ни разу не видела ни одного всамделишного мифа, и только во снах они приходили к ней, приходили обрывками, урывками, пытаясь достучаться. И в глубине души считала, что это всё выдумка. Миф - всего лишь один из способов, каким человек объясняет устройство мира. От того же Ардальона она отличалась лишь благосклонностью и трепетным вниманием к мифам, но вера её была слаба.
– На пустом месте сказки не рождаются. Знаете, что ещё не сказка?
– шпаклёвщик протянул руку к небу и сорвал с него месяц, затем поднялся к холсту и прикрепил месяц в верхнем правом углу.
– Теперь всё.
Полина Эдуардовна посмотрела на картину: чернильное небо, месяц с тонкими уголками. Посмотрела на небо в мансардном окне: и там тихо висит лунный серп.
Сдавленно кивнула, встала с пледа и замерла. Одна её часть хотела бежать, но другая часть, которая когда-то тонула в холодном тумане, хотела остаться. Та часть знала правду. И эту правду Полина Эдуардовна всегда прятала глубоко-глубоко.
– Знаешь, в чём дело, Полина? Я признаю, что я - то, что я есть. А ты постоянно бежишь от самой своей сути. Может, пора остановиться и принять себя такой, какая есть.
Полине Эдуардовне стало холодно, и она вышла прочь.
На улице глубоко вздохнула. Неистово билось сердце. Она не пошла ни домой, где бабушка спала под телевизор, ни в музей.
Хотелось глотками заглатывать воздух. Хотелось жить, но жизнь куда-то утекала, растворялась.
Полина Эдуардовна скользила к морю.
Осенью море холодило.
И зябко прятала обнажённые ладони в рукава пальто, шею закрывала овечьей шалью.
Море набегало на берег. Льдинки смешивались с чёрной галькой. На дне, может, дремало существо, бесконечное и безначальное.
Пенились волны. Тревоги отступали.
– Полина Эдуардовна!
Обернулась. В свете фонаря к ней торопливо подходил утренний знакомец, Вячеслав.
– Море, значит, ночью смотрите?
– улыбался Вячеслав, был немного пьян, то ли от вина, то ли от неожиданного счастья. Пьян от того, что на него вдруг свалилась вся лёгкость бытия, и ему хотелось дышать, а лучше всего дышится у моря. Так и не найдя мобильный телефон, он вдруг ощутил себя свободным. Свободным от прошлого и настоящего, от определённого будущего. Он окунулся в безвременье, познавая свою суть и пьянея от радости познания. И ему хотелось укутаться свободой, как сахарной ватой, и сладко есть её. И подумав, что утренняя женщина из кафе чувствовала ту же страстную жажду жизни, отправился её искать.