Корпорация «Попс»
Шрифт:
— Мне нужны реальные факты, — говорит Дэн. — Что называется, из первых рук. Ты — девушка, поэтому…
— Но я не была нормальным тинейджером. Абсолютно.
Дэн смеется:
— И почему это меня не удивляет?
Сегодня над болотом висит туман. Жарко по-прежнему, но видимость близка к нулю. Внизу я вижу, что все будто покрыто неощутимой пленкой, мерцающей, словно искристый шлейф, который феи оставляют при полете. Если бы враги напали на нас в такой вот денек, мы бы не узнали об этом, пока они не подобрались бы близко-близко.
— Чем ты занималась, когда тебе было… ну, я не знаю, скажем, четырнадцать? — спрашивает Дэн.
—
— Батлер!
— Что?
— Ну а кроме этого ты чем занималась?
— Много читала. Помогала дедушке во всяких его проектах. Училась составлять кроссворды…
Он качает головой:
— То есть, по сути, ты и впрямь была самым скучным тинейджером в мире.
Он шутит, но во мне вдруг просыпается гнев.
— Ну а чем, по-твоему, должен четырнадцатилетний подросток заниматься в свободное время? Мир спасать? С инопланетянами общаться? Шпионом работать?
Похоже, он не врубается, шучу я или нет.
— Не знаю. Когда мне было четырнадцать, я, насколько помню, в основном смотрел всякие клевые передачи по ТВ.
— Ой, ну конечно. ТВ.
Теперь я точно разозлилась. Ничего не могу с собой поделать.
— А что? Что ты имеешь против ТВ?
— ТВ тебя одурачивает, и ты веришь, будто у тебя есть жизнь, которой у тебя на самом деле нет. Ты что, не понимаешь? По крайней мере, у меня была жизнь, пусть и скучная, как ты изволил выразиться.
— Боже мой… Алиса, успокойся.
— Нет. Ненавижу все это. Эту ретро-чушь, с которой все нынче носятся. Помните, как мы смотрели эту программу в семидесятых и сколько в ней было иронии?Я даже не знаю, как эти программы назывались, потому что у нас не было телевизора. Все это сильно смахивает на идиотскую ностальгию по тому, чего никогда не существовало. По пятнам на экране. Кажется, именно ты давеча говорил о том, что все на свете — только картинки. Ты должен понимать, о чем я говорю.
— Я понимаю. Но я не согласен. — Он спокойно прихлебывает чай.
— Что? Ты считаешь, во всей этой чуши есть какой-то смысл?
— Да. Я считаю, не существует разницы между повествованием на экране и повествованием в книге. И то и другое на самом деле излагается картинками, просто маленькие картинки на странице — буквы — складываются в слова, а картинки на экране — визуальные отсылки. Но только не говори мне, что сесть и прочитать историю чем-то принципиально лучше и полезнее, чем увидеть, как она разыгрывается на экране. Это чистый снобизм.
— Нет, не снобизм. Когда ты в последний раз видел телесериал длиной в пятнадцать часов, без рекламы и не по примитивному сценарию, который даже ребенку понятен?
— Что? Я не…
— Или телесериал, который ты смог бы сам срежиссировать? Выбрать места съемок на свой вкус? Смонтировать по своему усмотрению? Это происходит, когда ты читаешь книгу. Ты должен на самом деле в нее вжиться. Ты не просто сидишь себе и пассивно…
— Ты такой сноб, Батлер!
— Нет, я не сноб. Как бы то ни было, для протокола: я не утверждаю, что книг и всегдалучше фильмов. Я только знаю, что в общем и целом предпочитаю книги, хотя должна признаться, что лучше уж посмотрю какую-нибудь киноклассику, чем стану читать дерьмовый роман. И, разумеется, мне нравятся некоторые видеоигры. Но это просто мой выбор. Мне наплевать, что делают все остальные…
— Сноб.
— Дэн!
Он улыбается:
— Что?
— Надеюсь, ты знаешь, что вот-вот доведешь меня до белого каления.
— Хорошо, хорошо. Прости. И все же ты ужасный сноб.
— Дэн.
— Ох, ладно. — Он бросает корку сэндвича какой-то невидимой птице. — В любом случае, я даже не помню, с чего все началось.
— Ты сказал, что я была скучным тинейджером.
— Ой, точно. Прости.
— Потом я сказала, что ты едва ли был интереснее.
— А я и не был. Я только и делал, что все время дрочил.
— Ф-фу!
— И мечтал стать пилотом истребителя или астронавтом. — Дэн подливает нам обоим чаю из термоса, а я принимаюсь сворачивать сигарету. — Ну а о чем ты мечтала? Каковы были твои тинейджерские фантазии?
— Интервью продолжается, — говорю я со вздохом. — Фантазии? Ты имеешь в виду сексуальные?
— Ты прекрасно знаешь, что нет.
— Хорошо. Ну, большинство девушек-тинейджеров фантазируют о мужчинах, или о парнях, или как уж там в этом возрасте они называют лиц противоположного пола. О бойфрендах, настоящей любви, браке, детях… Или о дружбе. Это важная часть жизни.
— Значит, ты интересовалась этими вещами?
— Нет. Господи.
— Ну и о чем же ты тогда думала?
— Хм.
— Да уж, легче воду из камня выжать.
— Прости. Я же говорю, что была ненормальной. Э-э, ну, я постоянно волновалась по разным поводам. Как ты знаешь, мой отец сбежал, когда я была ребенком, и я переживала из-за него. Ну, понимаешь, мне хотелось знать, где он, вернется ли он когда-нибудь и так далее. Еще я читала много книг, взрослых книг. Если ребенком читаешь взрослые книжки, у тебя складывается довольно своеобразное представление о жизни… Хм, я думала о математических проблемах и о шахматах и мечтала о мести — это были дикие фантазии. Я начала придумывать, как стать властелином мира, но план получался слишком сложный… Почти все остальное время я просто пыталась остаться на плаву в невероятно запутанном мире, где сейчас ты популярна, а через минуту тебя травят, где стоит в первый раз явиться в школу в очках, и тебя тут же исключают из разряда нормальных детей и объявляют «четырехглазой». Я не носила очков почти до пятнадцати лет. Однажды они сломались, и дедушка склеил их скотчем. Никаких друзей тогда у меня вообще-то не было, а если бы и были — что ж, сомневаюсь, что они стали бы со мной в тот день разговаривать.
— Однажды я склеил очки лейкопластырем, — говорит Дэн. — Моя девчонка меня бросила, потому что я выглядел дурак дураком. По-моему, мне было лет двенадцать. — Его лицо на секунду грустнеет. — А у тебя теперь контактные линзы? Вместо очков?
— Да. Хотя я подумываю вернуться к очкам. От линз глаза болят.
— О, я знаю, где можно достать клевейшие очки… — начинает Дэн. Однако я не хочу клевых очков. Внутри у меня вдруг странно екает, будто я сейчас заплачу. Клевые очки.Зачем? Я хочу просто какие-нибудь дешевые очки, которые смогу склеить скотчем, когда они сломаются, — и я не хочу, чтобы это воспринималось как претензия на некий стиль. Почему стильность вдруг стала казаться мне отвратительной? И что это со мной происходит? Я знаю, что должна, по идее, хотеть быть стильной, но вот не хочу, и все тут.