Корпорация «Попс»

Томас Скарлетт

Тут Марк Блэкмен делает драматическую паузу, потом поворачивается к белой пластиковой доске. Следующие минут десять он пытается нарисовать примеры того, о чем рассказывал. Пока он этим занимается, я думаю про паутины — сама не знаю, почему. Ощутив, что вот-вот уплыву мыслями неведомо куда, я одергиваю себя и, вернувшись в класс, смотрю на доску. А ведь это интересная идея — что некое свойство, которое можно найти в природе, процесс превращения одной вещи в другую, воды в лед или пар, так точно описывается этой странной теорией сетей. Я не понимаю ее физических аспектов, но знаю, что в подобных явлениях есть своя математическая логика. Как она может быть применима к людям?

Остальные ребята совсем сбиты с толку.

— А можно еще раз про фазовый переход? — спрашивает Эстер, откинувшись назад вместе со стулом.

— Это трансформация термодинамической системы из одной фазы в другую. — Блэкмен чешет в затылке. — На самом деле вам не нужно это понимать, чтобы понять теорию сетей; просто очень интересно, что переход сети от несвязности к связности описывается той же математикой, что и превращение воды в лед.

Эстер нахмуривается:

— Все равно не врубаюсь.

Киеран подает голос:

— Ты же слышала про «критическую массу»? Или «критическую точку»?

— Да, — говорит она.

— Когда что-то

достигает своей критической точки, оно превращается во что-то иное, ну, или, знаешь, взрывается.Марк говорит о том, что то же самое происходит с нашими связями друг с другом. Скажем, ты переезжаешь в другой город, где никого не знаешь. О'кей? Пару недель маешься одна, а потом, допустим, начинается учеба в колледже. В первый день ты разговариваешь с каким-то человеком, но у него не так уж много связей. Теперь ты знаешь одного человека, и связана с не очень многими. Постепенно ты заводишь еще друзей, пока, скажем, не встречаешься с по-настоящему популярной личностью, которая, кажется, знает вообще всех. Поскольку она знает всех, она приглашает тебя на вечеринку. Ты встречаешься еще с толпой народа. Потом начинаешь гулять с парнем, с которым познакомилась на вечеринке. Его отец, скажем, мэр города. Ты вдруг оказываешься связана с двумя важными узлами сети и понимаешь, что всего на пару шагов отдалена от любого жителя города. В тот момент, когда ты превращаешься из никому не известной приезжей в один из центров общения, и происходит фазовый переход.

— О'кей, — говорит Эстер. — Теперь дошло.

Киеран вновь оседает на своем стуле; он будто платный справочный автомат, который только что был деактивирован и теперь ждет, когда кто-нибудь засунет в него очередную монетку. Блэкмен кладет мел и снова обращается ко всем.

— Только что этот молодой человек объяснил, — говорит он, показывая на Киерана, — как в сети появляются «короткие переходы». Они и превращают обычные сети в «тесные миры». Хотя мы все имеем доступ к этим «коротким переходам», проблема, очевидно, заключается в том, как их находить. Какими бы плотно связанными ни были мы в теории, нам очень трудно оценить наши линки вне местного уровня. Я могу знать, что знаю вас, но я не знаю всех, кого знаете вы. Я определенно не имею понятия, кого знает ваш друг Саймон, которого я никогда не встречал. И все же я отдален от его друзей всего на три степени. Проблема не в наличии связей, но в способности по ним курсировать. Стэнли Милгрем обнаружил это, проводя свое исследование «тесного мира», в котором он попросил случайно выбранных людей со среднего запада США попытаться доставить письма биржевому маклеру в Бостон, на восточное побережье. Посылать их было нельзя. Вместо этого участников попросили передать их из рук в руки своим знакомым, у которых могли оказаться социальные связи, позволяющие посланию приблизиться к цели. Хотя Милгрем и доказал, что в конце концов письмо доберется до адресата, люди продемонстрировали, что не очень хорошо используют свои связи… Так что если вы собираетесь распространить пластиковый товар среди детей всего мира — цель похвальная, не сомневаюсь, — тогда вам нужно научиться курсировать по сети, как это делают дети. Придайте своему товару некое качество, благодаря которому он будет распространяться сам. Так передаются заразные болезни. Возможно, вы никогда в жизни не войдете в контакт с людьми с четырнадцатого этажа вашей фирмы, но ваши микробы перейдут на них с тем же успехом. Это называется «бессознательной» или «автоматической» трансмиссией, и я полагаю, что именно это свойство отделы маркетинга хотят видеть у товаров, за продажу которых отвечают. Разумеется, хотят! Автоматическая трансмиссия делает за них всю работу. Ленивые ублюдки!.. Возьмем, к примеру, «Хотмейл». Каждый раз, когда вы посылаете сообщение с его помощью, оно приходит с рекламой самого «Хотмейла». Сообщение является рекламой. Товар распространяет сам себя. Или, в качестве более подходящего примера, возьмем «Эм-Эс-Эн Мессенджер», которым, я уверен, тинейджеры пользуются повсюду — уж мой сын точно пользуется и не подпускает меня по вечерам к моему собственному компьютеру. Чтобы разговаривать с другими людьми по «Эм-Эс-Эн Мессенджеру», вам самим необходимо иметь «Эм-Эс-Эн»-технологию. Этот «софт» промоутирует сам себя!.. Математическая теория сетей описывает также эпидемии, случаи массового психоза и процесс разрушения и восстановления сетевых систем. Почему в Голландии семнадцатого века столько людей, как безумные, покупали тюльпаны, даже продавали ради этого свои дома? Почему рациональных, казалось бы, людей в 1990-х захватила «точка-ком-истерия»? [76] Судя по всему, мы таким образом подключены друг к другу в наших сетях, что обладаем и сопротивляемостью, и уязвимостью по отношению к «инфекции» болезней и идей, системным сбоям и так далее. Как бы то ни было, всегда справедливо одно очень важное правило: вы гораздо вероятнее подцепите болезнь или купите какую-то определенную книгу, если они есть у всех остальных.Это называют «законом власти», а иногда — «принципом Матфея». Что такое «принцип Матфея»? Разумеется, он гласит «ибо, кто имеет, тому дано будет и приумножится», [77] в иной формулировке — «богатые богатеют, пока нищие нищают». Чем больше людей имеют товар, тем больше людей его купят. Теперь вот что. Киеран, как его звали?

76

Речь идет о возникшей на Западе в 1990-х гг. повальной мании переносить бизнес в онлайн. Наибольшим спросом пользовались домены второго уровня с расширением «точка-ком» (.com).

77

Матф. 13:12.

Киеран вздрагивает и словно бы просыпается:

— А?

— Как звали учителя Стэнли Милгрема?

— Э…

— Ха! Слава богу, ты не все знаешь. Учителем Стэнли Милгрема был Соломон Аш; он продемонстрировал, что человек даст неверный ответ на простой вопрос, если перед этим достаточное число людей в комнате даст такой же ответ. Аш провел серию совершенно удивительных экспериментов. Например, подопытные входили в комнату, где, по их мнению, сидели другие участники эксперимента, связанного с исследованиями интеллекта или чем-то в этом роде. Однако остальные люди в комнате были актерами. Всем им показывали ряд картинок, вот таких… — Он подходит к доске, стирает диаграммы и рисует круг, квадрат и треугольник, один за другим по горизонтали, начиная с левого края доски, точно это буквы какого-то слова. Круг, квадрат, треугольник, слева направо.

Потом рисует на правом краю доски вертикальную линию, вроде арабской или римской единицы: «I». — Вот, — говорит Блэкмен. — Аш велел людям в комнате сказать, к чему, по их мнению, квадрат ближе — к линии или треугольнику. Очевидно, к треугольнику. Однако он обнаружил, что если сперва опросить актеров — а им были даны указания ответить неправильно и сказать, что квадрат ближе к линии, — подопытные зачастую тоже дают неверный ответ. В этом суть массовых психозов. Нам может не нравиться мысль, что мы следуем за толпой, но в различной степени мы все этим грешим. Мы делаем странные вещи — едим мясо, молимся невидимому, несуществующему бородатому человеку, — потому что так поступают все. Повальные увлечения в вашей индустрии часто распространяются среди детей, желающих иметь игрушку, которая есть у всех остальных, особенно под Рождество, как мне прекрасно известно, ибо я покупал своему сыну «Трансформеров», «Черепашек-Мутантов», «Всемогущих рейнджеров» и бог упомнит что еще, пока он из них не вырос… Когда вам удастся сделать так, что все будут хотеть ваш одиозный пластиковый предмет, родится повальное увлечение. Но чтобы достигнуть этой стадии, вам прежде всего нужно придумать способ, которым товар должен курсировать и как можно шире распространяться по сети. Как ваше изделие будет передаваться не только между группами друзей, но и за их пределы? Помните: понадобилась лишь одна заразная крыса на корабле, чтобы бубонная чума охватила целую новую страну, потому что стоило чуме проникнуть в сеть местных крыс, и она, чума, начала разноситься сама собой. Может быть, телевидение — средство, с помощью которого идея или игрушка может достичь «удаленных» узлов сети. Или, возможно, вы поступите по примеру других компаний, производящих игрушки, — я читал об этом в своей воскресной газете — и подарите игрушку самому популярному ребенку в каждой школе. Стоит вам заразить самые «связанные» узлы, и прочие последуют за ними! Таким образом вы станете точкой соединения разнообразных сетей. Но, конечно, нужно помнить, что любая игрушка или товар, связанные с общением или обменом, которые можно дарить или сравнивать между собой, обладают встроенной автоматической трансмиссией. Представьте, что ваши зловещие пластиковые предметы — одуванчики на ветру. Семена одуванчика не летели бы по ветру, не будь их строение для этого приспособлено. Какие-нибудь вопросы?

Киеран мгновенно поднимает руку.

— Кто приспособил строение одуванчиков? — спрашивает он. — Вы не можете иметь в виду бога, потому что уже сказали…

— Творцы, — мечтательно говорит Блэкмен. — Изначальные математики.

— Клево! Значит…

Мак встает.

— Думаю, хватит нам тратить время мистера Блэкмена. Какая поразительная дискуссия! Спасибо вам. — Он смотрит на часы. — О'кей, по-моему, скоро вас ждут классы мореходства. Пожалуйста, найдите расписание для каждой группы на доске объявлений. Марк, я пройдусь вместе с вами.

День — это нормально; быть одной, когда светло, — с этим я могу справиться. Ночью, однако, мне нужно быть с людьми. Оказаться ночью в одиночестве — слишком жуткая перспектива. Что я стану делать, если это и вправду случится и я окажусь одна в темноте? Думаю, я скорее всего буду вопить, пока не умру или пока кто-нибудь не придет. Я понимаю, что во многих смыслах это иррациональный страх. Если я одна, меня некому обидеть по определению: одиночество означает, что рядом никого нет. И все же в моменты острейшей паники я обычно хочу, чтобы со мною во тьме был хотя бы враг. Враг.Враг — это двуглавый человек, а порой две головы на теле насекомого или паука. Я бы никогда никому не смогла это описать. Не смогла бы описать, насколько сюрреальными те мужчины стали у меня в голове после инцидента на остановке. Только я понимаю, каким образом один ус превратился в четыре, голубые глаза стали красными, а ухмылка — гримасой с клыками; клыками, роняющими капли крови и кусочки хрящей маленьких школьниц. Но я все равно предпочла бы их компанию, лишь бы не остаться одной в темноте. Может, это оттого, что для меня лучше принять смерть сразу, чем одиноко и слепо ждать неизбежного. Вот поэтому я и стала спать в комнате стариков.

Любопытные вещи произошли из-за моего страха (который, как говорят бабушка и дедушка, на самом деле — «фобия»; это то же самое, только по-взрослому). Из-за того, что ночи потенциально так пугающи, так до заворота мозгов, до остановки сердца ужасны, все, что не принадлежит ко множеству «вещей, которых я боюсь» (мы проходили множества по математике), кажется просто расчудесным. Например, дневное время расчудесно. Если когда-нибудь днем мне взгрустнется, что папа пропал, или станет скучно на уроке, или я расстроюсь из-за драки на перемене или еще из-за чего, мне достаточно просто напомнить себе, что сейчас — не ночь, не темно, и я не одна. Другие люди все время выглядят умеренно счастливыми или просто такими вроде как одинаково счастливо-печальными. Если изобразить их настроение графиком, получилась бы одна прямая линия, может, с маленьким пиком на Рождество и, возможно, еще одним на день рождения. Но график моих эмоций изобилует горами и долинами. К примеру, от одного рассвета я могу воспарить. Целых девять, а то и десять часов до следующей темноты! Ур-ра! Летом будет расчудесно, потому что тьмы будет гораздо меньше, чем сейчас. В каком-то смысле, страх — хорошая вещь. Он заставляет тебя выше ценить жизнь: то, что им не оплевано, кажется только слаще.

По этим причинам я и не думаю, что мне нужно идти к врачу со своим страхом, и я объяснила это старикам. Разумеется, я никогда ни с чем не хочу идти к врачу. Хирургический кабинет — потенциально опасное место, и я бы не хотела, чтобы мне пришлось пытаться оттуда сбежать (вдруг врач вынет щипцы? а не то обернется инопланетянином с бактериологическим оружием: бабах! — я таю!) А еще я слыхала, что, если врач решит, будто с вами плохо обращаются дома, он может послать вас в детдом. Со мной никогда дурно не обращались, но моя семья во многих отношениях несчастлива, и мы вообще какие-то «не такие» — а порой большего повода и не надо. Если я попаду в детдом, там меня несомненно запрут в темной комнате, и я буду вынуждена либо бежать (что само по себе неизбежно закончится одиночеством в темноте, скажем, в лесу), либо покончить с собой. Идея самоубийства мне не нравится, но если придется, я это сделаю. Я хочу, чтобы у меня была экстренная капсула цианида, как у дедушки во время войны.

Прошло почти два месяца с тех пор, как я встретила тех мужчин на автобусной остановке. Приближается Рождество, и я открыла десять окошечек на своем календаре поста. Бабушка с дедушкой по-прежнему разрешают мне оставаться в их спальне на ночь, и Рэйчел скоро вернется домой. Все не так уж плохо. Иногда я целыми днями не думаю ни единой плохой мысли, что очень приятно, особенно если вспомнить иные деньки, когда дурные мысли были как змеи в яме, куда просто берешь и падаешь безо всякой лестницы.