Корпус обреченных
Шрифт:
— Я готов, ваше превосходительство. Насколько понимаю, в этой коробке заключен зараженный артефакт?
— Да, осколок мостовой из Петропавловской крепости. Забрали после того, как аномалия закрылась. Увы, наши методы обеззараживания еще несовершенны, и порой приходится снимать слой грунта или удалять дорожное покрытие.
— А сейчас почему он не фонит?
Шереметева улыбнулась.
— Что? Совсем?
— Нисколько. Как вам удалось заблокировать? Что за конструкция у этой коробки?
— Усовершенствованная. Внутри стенок, крышки и дна расположены
Хитро. И снова можно их только похвалить.
Только вот вся идея делать из меня подопытного кролика обречена на провал — я смогу очень долго ходить с этим камнем на груди, и ничего мне не сделается. Я-то натренирован. Так что идея хорошая, но объект для экспериментов выбран не совсем верно.
И все же карт раскрывать нельзя. Пока что. Лучше всего будет пойти путь всех открытий вместе с теми, кто занят в борьбе с Искажениями. Лучшее, что я могу дать — постепенное обучение, навыки борьбы и практику. Обучишь сотню — и она обучит еще тысячу.
Тем более что этот мир слабее в магическом плане, и я не могу утверждать, что мои методы сработают точно так же, как в родном мире. Будем адаптироваться по ходу пьесы.
— Согласен, ваше превосходительство. — Паузу, во время которой я размышлял о перспективах, Шереметева трактовала как мои сомнения. Но не стала убеждать или уговаривать.
— Отказаться не выйдет, — только и сказала она. — Это важнейший эксперимент.
— Понимаю. Что будет, если я пройду его успешно?
Глава Спецкорпуса покачала головой.
— Мы еще не понимаем, что считать успехом, Николаев. То, что вы выживете? Или вовсе не заболеете? Или как-то обратите эту силу себе на пользу… Здесь только наблюдение.
— А если что-то пойдет не так?
— То мы мгновенно убираем зараженный артефакт, отдаем вас в медсанчасть и заливаем вас эфиром до тех пор, пока ваш организм не восстановится. Вас выбрали потому, что у вас наивысший из зарегистрированных потенциалов. Это позволяет надеяться на благополучный исход.
Что ж, подход вполне в духе Шереметевой. Она не мясник, но и излишнего сострадания к подчиненным у нее не было. Все потому, что она понимала — борьба с Искажениями превыше всего.
— Я осознаю риски и готов подписать согласие, если это необходимо.
— Превосходно. Трубецкая вместе с медиками разработали план постепенного увеличения дозировки излучения. Начнете с пяти минут, затем время будет расти. Каждый день вас будут наблюдать медики. Все показания должны быть зафиксированы.
Я кивнул.
— Не боитесь, что я заражу других?
— Чтобы заразить других, вам самому нужно светиться, как аномалия. Мы рассчитываем на то, что ваш организм постепенно привыкнет к этой силе и научится нивелировать ее действие собственным эфиром. По крайней мере, гипотеза такова. Я и сама не верю в нее, но попробовать стоит.
— Что ж, давайте начнем сегодня же.
Шереметева осторожно отперла замок и, поднявшись с места, отошла в сторону. Жестом она пригласила меня подойти, а сама задрала рукав рубашки и принялась
— Прошу, Николаев. Время — одиннадцать пятьдесят. У вас пять минут.
Я решительно направился к ящичку и обеими руками открыл крышку. Да уж, хранилище и правда оказалось тяжеленным. Еще и поверхность коробки была гладкая — пальцы соскальзывали.
На дне коробочки лежал отколотый серый камень размером с полкулака. И сейчас я ощутил, что фонило от него очень даже. Конструкторы — молодцы, смогли придумать способ обезопасить артефакты. Но это дорого. Вся история со ртутью и специализированными предметами — дорого.
Я взял камень в ладони и с нахальной улыбкой уставился на Шереметеву. Нет, все-таки сердце у нее было — я заметил, что по ее лицу прошла дрожь, когда я голыми руками схватился за артефакт. Переживала! Правда, наверняка больше за то, как бы я случайно не скопытился у нее в кабинете.
Мне же это излучение было как слону дробина. Там даже поглощать разве что на завтрак Чуфте. Я привык к другим нагрузкам.
— Все, Николаев. Кладите обратно.
Шереметева опустила руку с часами и тут же пошла что-то записывать в журнал. А затем подала мне лист, на котором было напечатано согласие. Дата была сегодняшняя. Мне оставалось только расписаться.
Я поставил размашистый росчерк и положил согласие на коробочку.
— Как самочувствие, Николаев?
— Пока отличное, — улыбнулся я.
— Сейчас прямо от меня идите в медсанчасть. Боде вас проводит.
— Как прикажете, ваше превосходительство.
Я направился к выходу, но уже возле двери Шереметева меня окликнула. Пришлось обернуться.
— Любое малейшее недомогание — сразу в медсанчасть! Не геройствуйте! Еще придет время.
Я улыбнулся.
— Конечно, ваше превосходительство.
Я вышел в коридор, где меня дожидался адъютант.
— Мне нужно к медикам, — сказал я. — Соизволите сопроводить?
— Разумеется, ваша светлость?
— Кстати, а как теперь курсанты должны уважительно обращаться друг к другу? Раз на время обучения запрещено пользоваться титулами.
Боде улыбнулся и зашагал вместе со мной по коридору.
— «Господин такой-то» при личном обращении. Для старших чинов вы либо господин Николаев, либо курсант Николаев. Обращение к капитанам и лейтенантам — господин. К майору — ваше благородие. К подполковникам и полковникам — ваше высокоблагородие. А к генерал-лейтенанту вы уже и так обращались, все знаете.
Ну, про офицерский состав я и так знал, как и все мои однокашники — нас учили не садиться в лужу перед военными. Что ж, теперь кузен Андрей будет для меня господином Романовым. Забавно.
— Благодарю, господин Боде. Каково быть адъютантом ее превосходительства?
Боде оглянулся по сторонам и жестом велел мне говорить тише.
— Вполне сносно, если проявлять расторопность. Служба как служба. Да и у ее превосходительства есть чему поучиться.
— Вы тоже из Каспийского?
— Да. Она забрала меня лейтенантом. А вы, кстати, нравитесь ее превосходительству.