Корректор жизни
Шрифт:
Да, мы знаем, что такое одновременный выкрик тридцати тысяч глоток - это было слышно по всему городу!
В день матча перекрывалось движение в центре, транспорт шел только в сторону стадиона, после окончания матча Бендерская, Измайловская, Подольская, Щусева, Болгарская - все превращались в мощные пешеходные потоки, пока тридцать тысяч зрителей не разойдутся по домам. Все винные подвальчики, все рюмочные, пивные, буфеты, продовольственные отделы магазинов - все испытывали колоссальную перегрузку, торговля захлебывалась от покупателей...
Зеленый сигнал и поток
Когда-то у входа в Соборный парк рос огромный перистолистый вяз. Его мощный ствол окружала круглая скамейка. На ней полагалось сидеть старичкам и читать газеты, купленные в киоске. Вязу было более ста лет, когда пришлось его, засохшего, выкорчевать, а скамейку уничтожить. Но в парке оставалось еще немало старых деревьев, да и новые вырастали не хуже.
Сколько же лет прошло с того дня, когда его вместе с одноклассниками приводили сюда что-то расчищать, собирать мусор, вскапывать...
Помнится, тогда было очень много ворон и воробьев.
Вороны совершали ежедневные миграции. Утром улетали куда-то в сторону Долины Роз, покрывая небо огромной стаей, и перелет этот продолжался несколько минут, потом вечером все повторялось заново, - вороны возвращались на ночлег. Рассаживаясь по деревьям, они громко и сварливо каркали дружным хором, бомбили прохожих, да так, что асфальт становился сплошь белым от их засохших испражнений.
Горе тому, кто осмелится пройти под деревьями в эти минуты.
Что касается воробьев, то стоило, даже не глядя, бросить камень в крону дерева, и вы обязательно попадали в воробья: он вместе с камнем падал на землю. Воробьев было одно время принято уничтожать, по улицам ходили пацаны, нанизывавшие убитых воробьев на веревку в виде ожерелья.
Дело в том, что с воробьями, как раз тогда, боролись китайцы. Они подсчитали, сколько пшеничных и рисовых зерен съедают китайские воробьи и решили от них избавиться. Способ избавления был чисто китайский: все китайцы одновременно начинали палками стучать по стволам деревьев, пугая несчастных воробьев. Воробушки от страха не садились на деревья и летали, пока не падали замертво. Этот кошмар охватывал всю китайскую страну! То есть одновременно все китайцы выходили на улицы и стучали, отпугивая воробьев. Кончилось это весьма поучительно. От воробьев китайцы таки избавились почти полностью - упорства этому народу не занимать. Но тогда, почувствовав волю, расплодилось множество гусениц, тли, мошкары и прочего, что уничтожило посевы с гораздо большей эффективностью, нежели это могли сделать воробушки.
Так, благодаря китайцам, весь мир на наглядном примере, воочию убедился, как неустойчиво равновесие природы, как легко его нарушить.
Воробьев-то, однако, уничтожать перестали, а вот друг с другом пока не разобрались. Все время одни люди начинают вытеснять "со своих лужаек" других людей, и нет этому конца.
Вороны куда-то теперь подевались, во всяком случае, их осталось очень мало. Зато расплодились горлицы египетские, - раньше их было очень мало.
ЧЩдные, нежные, красивые птицы.
Собор белел сквозь
Под Новый Год на площадке перед Собором, - там, где теперь восстановленная колокольня, - раньше устанавливали огромную ёлку. Ёлку привозили с Карпат. Вокруг работали фотографы с фанерными задниками, раскрашенными традиционными зимними сюжетами с Дедом Морозом, Снегурочкой, санями и лошадками...
"Сание ку зургэлэй..."
После запуска первых спутников на фанерном небе стали обязательно рисовать Спутник, - это пользовалось спросом. Популярными стали многочисленные кафе "Спутник", по радио шла юмористическая передача "Веселый Спутник", а потом были Белка и Стрелка, а потом - Юрий Гагарин! И уже много позже у космонавта Волынского обнаружился родственник в нашем городе - дядя Юзя, работник типографии. По местному радио и телевидению тогда об этом много говорили и показывали, как дядя Юзя звонил своему знаменитому троюродному племяннику: "Алло, это Звездный Городок?
– Это дядя Юзя ...".
Владимир Васильевич шел по аллеям парка, и на душе было легко и спокойно. Он любил все, что его окружало, он любил этот город больше всего на свете, ему он отдал все, что мог отдать, и, все равно, получил он от города и от людей намного больше.
Город с мудростью и терпением Просветленного Мастера, живущего уже много сотен лет, оберегал и ласкал, обогревал и охлаждал, прощал и научал мудрости, показывал красоту и уродство, открывал добро и зло, скорбел и сострадал, расцветал и ветшал, он был вместе со своими жителями и в миг зачатия, и при рождении, он проживал с ними все трудности жизни и принимал их в себя после смерти.
Город прощал измены и продолжал питать добротой память и души даже тех, кто его покинул, наполняя их жизнь высоким нравственным чувством и на далекой чужбине, он утешал проклинающих его, пребывая гордо и спокойно в вечности, продолжая источать любовь ко всем, кто жил в нем, кто позабыл его.
Ответь, разве мало тебе того, что даже сейчас видят твои закрытые глаза? Почему тебе нужно еще и осязание? Зачем твоим губам розовая мочка этого уха? К чему запускать пятерню в эти прекрасные волосы и ощущать в ладони тяжесть запрокинутой головки? Какая сила влечет твои пальцы на упругие ускользающие вершины, что ищут они в потаенных ущельях?
Владимир Васильевич уже обходил Собор, вспоминая, как когда-то, вроде бы, не так давно, на этом месте располагалось популярное кафе "Холодок", как услыхал:
– - Владимир Васильевич!
– - О, Валерий Михайлович!
Его окликнул сидевший на садовой скамейке Валерий Михайлович Почапский, доцент Политехнического института.
– - Никак, в Храм?
– Спросил Валерий Михайлович.
– - Да нет, я просто...
– - А я, признаться, стал захаживать... Ну, как вы?