Корректор. Книга первая
Шрифт:
— Сжечь его! — Ревела толпа. Я стоял на помосте, привязанный к позорному столбу, обложенный вязанками дров, щедро политых земляным маслом. Мне было стыдно. Стыдно за тех, ради кого я жил все эти годы, стыдно за то, что не успел сделать всего, что так хотелось сделать. Поэтому я молился, молился за все эти заблудшие души, чтобы смертью своей искупить малую толику грехов переполняющих чашу терпения Господа Нашего.
И, тем не менее, я ни о чём не жалел. Не жалел о том, что стал отступником в глазах многих тысяч людей, о том, что стал изгоем в собственном доме. Я не жалею даже о том, что сейчас палач бросит к моим ногам факел и меня, как человека мыслящего, просто не станет.
Когда тебе уже двадцать пять, можно ни о чём не жалеть. Жизнь, почти, прожита, хорошо ли, плохо ли, но возврата уже не будет. Поэтому нужно просто принять этот постулат как непреложный. Существует, правда, ещё такое понятие как совесть. Однако кое-кто об этом нематериальном предмете уже не вспоминает. Падение нравов преследует нас повсеместно. Нынешней молодёжи совершенно не свойственны такие качества, которые были присущи нам — трудолюбие, целеустремлённость, вера в себя и в Бога. Нынешнее поколение, абсолютно уверен, ничего не создаст, им дано только разрушать. Я бы не удивился, если бы в скором времени настал конец света.
Собственно, что это я как старый брюзга, переваливший через пятидесятилетний рубеж. Если вспомнить собственную жизнь, можно, наверное, накопать целый ворох ошибок. Однако не могу не отметить, что ни одна из них не могла привести к необратимым, фатальным последствиям. В этом я абсолютно уверен. Но то, что творят нынешние представители рода человеческого из молодого поколения, ни в какие ворота не лезет. Мне уже абсолютно наплевать на мою жизнь, но ведь на кону стоит жизнь всего человечества! Как они могут не понимать этого в наш просвещённый шестнадцатый век! В век, когда человек, в научных преобразованиях, заглянул, собственно во владения Господа Бога! А эти, с позволения сказать, сливки рода человеческого, что творят они! О чём можно говорить, если они сожгли даже Жанну, ту, которая спасла Богом благословенную Францию от английского порабощения.
Нас было девять молодых людей, одержимых идеей спасти род людской от болезней, которые периодически просто выкашивали по пол Европы. Чума, холера, тиф, оспа, проказа, чахотка, инфлюэнца… Можно долго перечислять всю заразу, которая подстерегает человека в тот момент, когда он ни о чём не подозревает. В то время мы учились в богословском университете имени мсье де Сорбонна, духовника Людовика Святого. Помимо Слова Божьего нам, конечно же, преподавали много других предметом, в числе которых была и медицина. Именно медицина и стала тем краеугольным камнем, вокруг которого и сплотились те девять человек, в числе коих был и я. Мы были молоды, амбициозны. Не было задачи, которую мы не могли бы решить, не существовало вопроса, на который у нас не было ответа.
Молодости, вообще, свойственен максимализм. Поэтому мы замахнулись на глобальную проблему, а именно — уничтожить заразные болезни. Или, по крайней мере, найти возможность их предупреждать и лечить.
Наши преподаватели, в некоторой настороженности, смотрели на полусумасшедших юнцов, считая, что наказание Господа нужно принимать в том виде, в каком Он спускает его на землю. По этому поводу, со свойственной ему гениальностью выразился Петрарка:
Кто мирозданье создал, показав, Что замысел творца не знал изъяна, Кто воплотил в планетах мудрость плана, Добро одних, надПоэтому-то мы и считаем, и, скорее всего, небезосновательно, что Господь не может так измываться над чадами своими. И, по нашему мнению, все болезни, в миру — от Князя тьмы! А с ним-то уж мы как-то справимся!
Да, сколь иногда бывает, глупа и самоуверенна молодость. Откуда бы взяться мудрости, когда от нас, как от прокаженных, шарахались преподаватели, а брат Леже, духовник ректора, постоянно бегал за нами, как привязанный. Подозреваю, что здесь не обошлось без Святой Инквизиции, и что брат Леже один из них.
Нам тогда было наплевать на этих людей. Насколько страшна эта организация мы, конечно, слышали, но молодость, молодость. Всегда веришь в то, что с тобой, лично, никогда не произойдёт ничего плохого. А что могло произойти, если мы были, повторяю, сильны, умны, амбициозны и верили, по сути, только в себя. Тем более, что цель, которую мы поставили перед собою была самой, что ни на есть, богоугодной.
Прежде всего, необходимо было выработать план предстоящих действий. Схоластические догмы и методы работы нам не подходили, сколь ни модны они были в наше время. Необходим был, прежде всего, результат, а не рассуждения, поэтому во главу угла был поставлен практицизм и умение на деле доказывать свою правоту в диспутах. Однако не следовало допускать и перебора в практичном отношении к вопросам, требующим всестороннего теоретического осмысления.
Поначалу нас было гораздо больше. Лавры первооткрывателей никому не дают покоя. На первом же заседании, когда встал вопрос — как мы будем себя именовать, кто-то предложил весьма претенциозное название — «Орден Шарпентиеров». На мой вопрос, откуда взялось такое, необычное название встал брат Орест и с апломбом произнёс:
— Для почитания Господа нашего Иисуса Христа были организованы множество орденов. Ордена наших братьев, носящие имена всего, что связано с именем Господа. Достаточно вспомнить об орденах Гроба Господня, Пресвятой Девы Марии, Святого Грааля, Орден Копья и так далее. Я предлагаю почтить незаслуженно забытого человека, а именно земного отца Господа нашего — плотника Иосифа! Отсюда и название — charpentier — плотник.
После такой речи ни у кого, конечно, не возникло даже тени сомнения в правильности решения. На нашего ректора это решение произвело впечатление:
— Право, не знаю, по моему мнению, дело не плохое, но как я могу дать разрешение по, такому щекотливому вопросу? Нужно спросить брата Леже, — он подобострастно повернулся к своему духовнику.
Тот, благообразно сложив руки на животе, промурлыкал:
— Конечно, в таком важном деле необходимо знать мнение Святого Престола. Насколько я помню, ордена крестоносцев отошли в прошлое вместе с завоеванием Иерусалима. Поэтому, думаю, ничего крамольного не будет в том, что несколько молодых христиан хотят организовать новый крестовый поход для такого богоугодного дела, как искоренение заразы в нашем королевстве, и наш долг всемерно помочь им.
Брат Леже — фигура, совершенно замечательная, в том плане, что после разговора с ним очертания его лица забывались уже через мгновение. Наверное, таким и должен был быть представитель тайной организации. Однако впечатление совершено портил шрам над правой бровью в форме греческой буквы «ню». С таким клеймом, поневоле, станешь весьма приметным. Что, впрочем, совершенно не умаляло роли, какую играл этот человек при нашем ректоре. В лицо ему никто и никогда не смотрел, он же, напротив, так и выедал глазами собеседника, словно пытаясь отыскать крамолу в бегающих глазах или складках одежды.