Корректор. Книга третья: Равные звездам
Шрифт:
Но когда Камилл окончательно решил остаться повелителем Текиры на веки вечные и провел необходимые, как ему казалось, модификации в механизмах Станции, контролирующей пленочную границу локального континуума, а заодно и местные законы физики, нужда в осторожности отпала. Так что в шестьсот двадцать пятом году он с интервалом в сорок с небольшим дней в ходе тщательно спланированных операций захватил сначала Зерапон, а потом и Крестоцин. Однако через несколько дней после падения Крестоцина Демиург Джао, выступая в роли Арбитра, спровоцировал Камилла на уничтожение Станции, тем самым доказав его психическую неадекватность, и принудительно прекратил Игру. Предоставленной самой себе, Империи Майно стало не до освоения новых территорий, так что и Зерапон, и Крестоцин менее чем за год снова превратились в свободные города. Даже несмотря на пришедшее десять лет спустя буйство цунами оба города быстро вернулись к процветанию. Благодаря удачному береговому ландшафту, почти полностью блокирующему энергию ударов гигантских океанических волн, они остались крупными морскими портами, захватившими практически полную монополию на морские перевозки. Хотя межконтинентальная торговля прекратилась на почти полтора столетия, вдоль восточного, южного и западного побережья Восточного континента бойко сновали торговые кораблики, перевозя солидные объемы грузов гораздо быстрее, чем могли обеспечить медленные обозы на лошадиной и ослиной тяге.
Однако спустя столетие после окончания Игры, в семьсот тридцать втором, Крестоцин, в отличие от Зерапона, принял-таки предложение Республики Катонии о вхождении в ее состав. Возможность беспошлинной торговли с большей частью материка оказалась слишком привлекательной, чтобы против нее могла устоять исторически сложившаяся неприязнь к Республике со стороны расчетливых крестоцинских купцов. К тому времени на материке появились первые железнодорожные линии, по которым чугунные паровые чудовища тянули пока еще куцые грузовые составы. Мудрые головы в городском совете Крестоцина, заглянув в будущее, осознали, что роль ведущего морского порта вскоре станет куда менее важной, чем крупного железнодорожного узла, и ради грядущих выгод единодушно приняли решение присоединиться к бывшему врагу.
В отличие от Крестоцина Зерапон оказался куда более упрямым в своей неприязни. Обширная горная страна не очень-то предрасполагала к прокладке железных дорог, по крайней мере, с применением строительных технологий восьмого века от рождения Империи. Караваны мулов и ослов в каменистой гористой местности оказались куда более сподручными, чем паровозы. Железная дорога пришла в эти края почти одновременно с двигателем внутреннего сгорания, установленным на неуклюжую железную раму примитивного грузовика, и динамитом, использовавшимся для прокладки тоннелей. Она не играла особой роли вплоть до самого начала девятого века. Поэтому прибрежное судоходство продолжало играть здесь главенствующую роль.
Кроме того, местные народности сохранили свою обособленность. Если на территории Империи Камилл обеспечивал тщательное перемешивание и ассимиляцию племен и народов, чтобы свести к минимуму риск возникновения сепаратистских движений, то на северной ее границе люди продолжали жить так, как жили их деды и прадеды: на той же земле и по тем же обычаям. Память об угрозе с юга передавалась там по наследству, не самым лучшим образом влияя на отношения со стремительно крепнущим Югом. Разумеется, после почти двух с половиной столетий относительного мира, нарушаемого как максимум небольшими локальными стычками, жгучей ненависти они не испытывали. Да и жить с богатым и сильным южным соседом следовало в мире. Однако отсутствие ненависти не означает автоматического наличия любви, так что небольшие государства Северного пояса, и в первую очередь – Горагия, столицей которой со временем стал Зерапон, не упускали возможности продемонстрировать свою самостоятельность. Четыре Княжества пользовались сложившейся ситуацией для дипломатических и шпионских игр с опорой на "нейтральные" площадки, так что в Зерапоне сформировалась самая крупная резидентура ЧК, а сама Горагия частенько использовалась в качестве плацдарма для проведения больших разведывательных операций против Катонии. Правительство Горагии прекрасно о том знало и не возражало: помимо прочего такое положение позволяло горагийским фирмам брать кредиты в банках ЧК под обеспечение и на условиях, недопустимых для коммерсантов других стран. Знали о горагийской резидентуре ЧК и спецслужбы Катонии. Однако они, во-первых, мало что могли с ней поделать и, во-вторых, отыгрывались, содержа ничуть не менее развитые резидентуры в северных пограничных грашских городах. Поскольку Грашград с Каменным островом традиционно любили друг друга ничуть не больше, чем Зерапон с Оканакой, Глаза Великого Скотовода предпочитали не замечать катонийских нелегалов.
Такая игра велась десятилетиями, и ее правила вполне устраивали все вовлеченные стороны, честно отрабатывающие свое немаленькое жалование. Однако кое-что в отношениях отравляло спокойную жизнь как Горагии, так и Катонии. Речь шла о горной долине Сэтата, центр которой, город Басуэ, находился примерно в ста верстах севернее катонийской границы. В свое время Сэтата, население которой составляло примерно восемьсот тысяч человек, двадцать тысяч орков и полторы тысячи троллей в трех горных общинах, являлась северной провинцией Империи Майно и в значительной степени привыкла считать себя ее частью. Однако после распада Империи, брошенная на произвол судьбы, она вынужденно искала у одних воинственных соседей защиту от других. Извилистые пути политического лавирования в конце концов привели ее в объятия Зерапона, однако значительная часть населения считала себя катонийцами. Не менее трети местных жителей имели катонийские паспорта, что заметно облегчало торговлю области с Катонией. С учетом того, что от основной части Горагии Сэтату отделяли высокие горные хребты с немногочисленными перевалами, многим местным политикам нравилось считать Сэтату независимым – или хотя бы автономным – государством и искать покровительства Оканаки. Такое категорически не нравилось Зерапону, но до поры до времени тамошние политики старались сдерживаться, чтобы не будить старые склоки.
В восемьсот тридцать третьем году мэр Басуэ оказался уличенным в коррупции. Не то, чтобы они и его верные соратники не брали на лапу до того – просто на сей раз размер подношения, которое он потребовал у зерапонской фирмы за продление аренды на землю под винодельческим заводом, оказался воистину императорским (мэр выдавал замуж третью дочь и обнаружил, что на приличествующее приданое ему не хватает средств). А третьей частью акций фирмы и двумя местами в совете ее директоров через подставных лиц владел племянник министра юстиции Горагии, о чем мэр не догадывался. Возмутившийся племянник нажал на все рычаги и кнопки, и его подкрепленное значительными суммами негодование, как оказалось, очень хорошо легло в рамки главной политической тенденции сезона.
В последнее время обстановка и так накалилась, поскольку выбранный за полгода до того новый президент Горагии решил, наконец, восстановить попранную на территории Сэтаты законность. В результате в область посыпались указы и приказы, основной смысл которых заключался в том, что мэр должен уйти в отставку, прихватив с собой руководство муниципальной милиции. Вскоре после зимников в город даже прилетели новый директор милиции и временный городской управляющий, которые при поддержке двух рот полицейских спецотрядов намеревались восстановить в городе порядок. Однако они не учли, что за прошедшие годы местная милиция фактически превратилась в личную гвардию мэра и прекрасно вооружилась, в том числе пулеметами и гранатометами. Военный транспортный самолет с полицейскими блокировали грузовиками прямо на взлетно-посадочной полосе и, предупредительно шарахнув из гранатомета немного в сторону, заставили развернуться и улететь восвояси. Правда, ему позволили дозаправиться: мэр счел, что если самолет с пустыми баками разобьется в горах, это окажется не слишком красиво с политической точки зрения. После такого конфуза активность Зерапона временно приостановилась, но вся Сетата напряженно ждала: что-то обязательно случится.
Заявление, официально поданное винодельческой фирмой в прокуратуру и неофициально подкрепленное невидимыми ниточками связей и денег, оказалось превосходным поводом для того, чтобы припомнить излишне самостоятельному мэру сразу все и при том не потерять лица из-за обвинений в политической расправе. Получивший извещение о возбуждении уголовного дела дерзкий мэр публично порвал его перед телекамерами. На следующий день государственная полиция Горагии сделала попытку арестовать его прямо в мэрии. Это оказалось самой крупной ошибкой, допущенной Зерапоном за последние полвека. Примчавшиеся через несколько минут муниципальные полицейские навешали люлей своим коллегам, обезоружили их и с позором выставили их на улицу. Через пару часов возле мэрии собралась густая толпа численностью не менее двух тысяч человек (орки и тролли от человеческой политики предпочитали держаться подальше). И когда пехотная армейская рота, вооруженная слезоточивым газом, прибыла на место, чтобы устранить непорядок, ее встретили градом сначала камней, а потом и бутылок с зажигательной смесью, спалившей восемь грузовиков из десяти. Обошлось без жертв, но армии пришлось позорно ретироваться. Вскоре в город вошли регулярные части с расположенной неподалеку от города военной базы, однако тут уже на борьбу поднялись все жители Басуэ независимо от их отношения к мэру. После того, как в городе вспыхнули перестрелки, армейское командование благоразумно приняло решение об отступлении. С тех пор единоличная власть в городе фактически перешла к мэру, подкрепленная решениями городского совета, формально независимого, а фактически купленного с потрохами, певшего с голоса мэра и собственного мнения не имевшего.
Армейские части Горагии в республике остались, но оказались фактически запертыми на территории двух баз далеко за пределами Басуэ. Наверное, со временем их выдавили бы совсем, но северные и западные поселения в Сэтате населяли люди, крайне прохладно относившиеся к мэру и его клике. Причиной такого отношения являлось давнее соперничество племен. Мэр происходил из кумеров, в то время как северо-запад населяли менее многочисленные кассары, к тому же традиционно тяготевшие к Зерапону. Отличия между племенами сумел бы заметить далеко не каждый этнограф, что, тем не менее, не умаляло традиционную напряженность в отношениях между ними. Именно эта напряженность в конце концов привела к тому, что кассары, контролировавшие перевалы и дороги в сторону Зерапона, не позволили кумерам перерубить пути снабжения военных баз.
Последние два десятилетия в области Сэтата между кумерами и кассарами сохранялись хрупкий мир и тотальная неопределенность. Случалось, то одна, то другая сторона постреливала из кустов в сторону деревень, но обычно обходилось без жертв и даже без раненых. На поиски стрелков немедленно отряжались поисковые партии, которые в случае успеха обстоятельно и со вкусом били диверсантам физиономии. Однако и здесь, как правило, обходилось без смертей и тяжелых увечий, как максимум – треснувшими ребрами и вывихнутыми конечностями. С течением времени молодежь, которой в бедной горной местности было, в общем-то, заниматься нечем, кроме охоты да еще и – на южной границе – контрабанды, привыкла относиться к такого рода приключениям как к чему-то само собой разумеющемуся. А с учетом местных воинственных традиций оружие, в том числе автоматическое, имелось в каждой семье – так что вопрос "из чего бы пострелять?" не возникал никогда.