Корректор
Шрифт:
Я, всё ещё ничего не понимая, вопросительно смотрел на "нашего инквизитора". А тот, словно наслаждаясь моим непониманием, улыбнулся уголками рта:
– Я зайду к тебе, попозже. И мы поговорим. Ты умный юноша и поймёшь, что к чему... А пока посиди, подумай, может сам придёшь к каким-то выводам.
– Его голос и взгляд были ласковыми и добрыми, но в них не было ни сострадания, ни милосердия. А взгляд, как обычно, пустой и безжизненный.
Леже резко развернулся и взбежал вверх по ступеням к открытой двери. Я был немало удивлён, ибо не ожидал от старика такой прыти.
Охранник закрыл дверь и я погрузился в полную темноту.
Темнота дарила мне милосердное забытье, иллюзию покоя, изредка нарушаемую тюремщиком, приносившим мне миску похлёбки и кусок чёрствого хлеба. Все попытки разговорить его были безуспешными. Поэтому я не ведал, сколько прошло времени.
Пока я "наслаждался" темнотой и тишиной, было много времени для переосмысления пройденного пути. Тем более, что Леже предложил мне самому догадаться о причинах нашего ареста. Но сколько бы я не думал, сколько бы не выдвигал предположений о преступности наших деяний и устремлений, никак не мог прийти к требуемым выводам. По всем законам - и мирским и Божьим мы не совершили ничего, что было бы непотребно и богопротивно.
Долго, очень долго тянется время, особенно, когда себя занять нечем. Я не привык вести праздный образ жизни, но, увы, меня к этому вынудили. Наконец, когда я уже отчаялся и решил, что проведу здесь остаток своих дней, за дверьми зазвучали шаги нескольких человек, идущих по тюремному коридору. Раздался скрежет ключа в замочной скважине, удар открываемого засова. Дверь отворилась, вошла охрана. От света факелов заслезились глаза. Внесли маленький столик и два табурета. Допрос будет, мелькнула мысль, вот только почему здесь? Почему не в допросной? Неужели всё уже решено и мне осталось лишь выслушать приговор? И где, в конце - концов, сам мэтр Леже, ведь он обещал прийти?
Леже вошёл в камеру степенной походкой, на ходу осенив меня крестным знамением. За ним семенил маленький, сгорбленный монах с писчими принадлежностями.
Писарь присел за столик и разложив на нём пергамент, перо и чернильницу кивнул мэтру Леже. Тот устроился на табурете напротив меня.
– Итак, сын мой, что ты можешь нам рассказать?
Мне стало смешно. Что я мог им рассказать, если я не знаю, что они хотят от меня услышать. Леже согласился с этим доводом.
– Хорошо, тогда расскажи нам о себе.
– Попросил он.
– Зачем, - я пожал плечами, - вы и так знаете обо мне всё.
– Это для архива.
– Ну, разве только...
– Я вкратце рассказал о своей незавидной жизни.
– Рассказ твой лаконичен и краток и из него не сделаешь вывода о том, что подвигло тебя начать исследования по лечению и предупреждению моровых болезней. Что стало первопричиной этого?
– Смерть и Бог.
– В каком смысле? Поподробнее.
– Во время последней вспышки чумы, умерли дорогие мне люди - бабушка и моя невеста. Этих людей я любил больше всего на свете. Кроме них у меня на этом свете больше не было никого.
– Воспоминания накатили на меня с такой силой, что я не смог сдержать слёз. Душа стонала от боли и божьей несправедливости.
– Я понимаю, -
– Я проклял Бога!
– Вот как!
– он вздёрнул брови. Повернувшись к писарю, попросил - Брат мой, прошу Вас последние слова не записывать.
Повернувшись ко мне, он мягко улыбнулся:
– Не стоит горячиться. Молодости свойственны категоричность и максимализм. Продолжайте, пожалуйста.
Я судорожно вздохнул:
– Мне повезло, и я попал в Сорбонну. Здесь хорошо учат, и я многое узнал о болезнях. А когда узнал, то понял, что не Бог повинен в них, а дьявол. И я простил Бога!
При этих словах Леже обернулся и легонько кивнул писарю. Что я такого сказал?
– Пойми простую истину, сын мой, мы не можем винить или прощать Бога, это не наша прерогатива. Только Бог может карать и миловать. Запомни это и больше не забывай. Каких успехов вы добились на этом поприще?
– Мы поняли, когда и откуда приходит болезнь. Как излечить болезнь - мы ещё толком не знаем, но вот как предупреждать моровые болезни - мы поняли.
– И как же, позвольте знать, их предупредить?
– с усмешкой спросил Леже.
– Нужно через кровь заразить человека слабой формой болезни, а он, переболев ею, получит защиту. Будто Ангел будет охранять его от смерти. Но самое ужасное то, что мы не успели выяснить какая должна быть доза препарата и где брать эту слабую форму недуга.
– Вот это хорошо, - с вздохом облегчения произнёс Леже.
– Но почему?
– Возмутился я. Он мне не ответил и, повернувшись к писарю, произнёс:
– Брат мой, подайте заключённому допросный лист на подпись. Он человек грамотный и сумеет написать там свою фамилию.
Сложив листы пергамента так, чтобы я мог видеть текст на верхней его части и место для подписи на нижней, монах подал мне перо. Я расписался.
– Всё в порядке, ничего не упущено?
– Спросил Леже.
– Всё в полном порядке, мэтр, - поклонился писарь.
– Покиньте нас все!
Все присутствующие, включая стражу, вышли и закрыли за собой дверь. Леже молча смотрел на меня тем взглядом, каким смотрят на нашкодившего мальчишку.
– Что всё это значит, мэтр Леже, объясните мне! Что происходит?
– Не твоё это, сын мой, не твоё, мне очень жаль, но слишком рано. Всему своё время. Нельзя так...
– Что значит не сейчас, мэтр? Что Вы хотите этим сказать? Я не понимаю?
– Кричал я в спину уходящего Леже.
Он задержался в дверях и, не оборачиваясь, сказал:
– Мне жаль тебя, мой мальчик, но всему своё время.
Дверь закрылась, и я снова остался в полной темноте...
Как мне показалось, я просидел в тёмной, сырой камере целую вечность, когда меня вытащили во двор. Солнечный свет надолго ослепил. Когда я проморгался, увидел стоящий в центре двора стол, за которым вальяжно расселся незнакомый, дородный монах, с пронзительным взглядом светло-зеленых глаз. Щурясь, он долго смотрел в мою сторону, затем достал стеклянную чечевицу в серебряной оправе, приложил к правому глазу и ещё раз внимательно осмотрел меня.