Корректор
Шрифт:
Свой план я строил долго и тщательно. Прежде всего, с началом восточной авантюры немцев, а то, что это именно авантюра я нисколько не сомневался. Дитрих рассказал мне, что многовековая история походов тевтонов на дикие орды славян всегда заканчивалась полным провалом. Понять этого не мог никто, почему организованные, вооружённые до зубов, несущие, как казалось, свет истины воины Христовы, с завидным постоянством бежали обратно, теряя подштанники. Я записался добровольцем в ряды вермахта.
Шметцель невольно с уважением
– Ты, парень, явно решил меня подсидеть, - как обычно довольно тупо пошутил он. Конечно, ему не понять было, что происходило у меня в душе, а раскрывать её я не собирался ни перед кем. Тем более перед гауптманом.
Изощрённости моего плана могли позавидовать и инквизиторы и сам Мессалина. Прежде всего, мне нужно было завоевать полное доверие в той среде, в которую отныне я погрузился с головой. Постепенно зарабатывая себе репутацию служаки и стукача, я получил тот результат, которого, собственно добивался - полное доверие со стороны начальства и презрение, и бойкот от сослуживцев. Но мне было на это наплевать. Мой ПЛАН начал претворяться в жизнь.
Началось всё с того, что мне присвоили звание ефрейтора вермахта и перестали посылать в концлагерь. Вместо этого всё чаще и чаще я стал возить различные грузы со складов. Чаще всего это были поездки на склады обмундирования, перевозка раненных, волонтёров на восточный фронт. Всё это было не то, что мне надо.
Наконец произошло то, что произойти было должно. Утром одного не очень приветливого дня, Шметцель, после дежурной "шутки", произнёс заветные слова:
– Заводи коня, Вейсман, поедем сегодня на артиллерийские склады. Фронту срочно понадобились снаряды из НЗ.
Всю дорогу меня грели мои чувства, и пережигал страх, что что-то может не получиться. Однако при погрузке никто на меня не обращал внимания вообще, словно меня там не было вовсе. Я прошёлся между стеллажами, выбирая то, что мне было необходимо и стараясь никому не попасться на глаза. Мне и было то нужно всего ничего - противотанковая мина, с ней пришлось повозиться, тяжеленная, зараза. И ручную противопехотную гранату, вот, собственно, и всё. Как-то обидно даже, что всё прошло так гладко. Столько готовился, столько строил планов, столько нервничал, а тут - просто, как не бывает. Как-то не по немецки, что - ли... ну, да мне проще, слава Богу.
Вечером, под видом профилактических работ, немного задержался в гараже. Нужно было приводить мой ПЛАН в исполнение. Во первых, разместил я под пассажирским сидением противотанковую мину. Вот тут то и нужно понять, почему я так рисковал, воруя именно противотанковую - чтобы не вовремя не сработала. Далее открутил у гранаты её длинную ручку, с целью слегка её усовершенствовать. Дело в том, что запал стандартно горит от четырёх до шести секунд. Мне же нужно было секунд десять. В этом-то и заключалось всё изуверство моего замысла.
– Что ты его вылизываешь? Это же немецкая техника!
– Конечно, - ответил я, - всё немецкое - всё лучшее. И, тем не менее, чтобы быть уверенным, нужно всё проверить.
– Как знаешь, - пожал плечами тот, - мне то что? Короче, завтра в восемь едем снова на артсклады. Чтобы всё было без единой помарки.
Я вытянулся:
– Слушаюсь, господин гауптман, в восемь утра на артсклады!
Шметцель насмешливо окинул меня взглядом:
– Ну-ну.
– И торжественно удалился.
Весь вечер меня не покидало чувство торжества. Наконец-то, наконец-то свершится возмездие!
Дитрих заметил, что у меня настроение резко переменилось, и с тревогой спросил:
– Мальчик мой, с тобой что-то не так. Что случилось?
– Всё хорошо, дядя Дитрих, всё просто замечательно.
Он с тревогой покачал головой:
– Я так понимаю, что ты что-то задумал, но не могу, да и не хочу тебе в этом мешать. Что бы это ни было. Просто надеюсь, что это поможет тебе избавиться от горечи утрат.
Он даже не подозревал, насколько был прав.
Я обнял его:
– Спасибо тебе, дядя Дитрих, за то, что спас мне жизнь именно в тот момент, когда она мне была нужна особенно.
Эту ночь я не спал. И как можно было заснуть, когда перебираешь мысленно светлые образы ушедших, разговариваешь с ними, делишься всем тем, что накопилось и некому выплеснуть. Как можно было спать, когда душа пела и рвалась ввысь, может быть навстречу тем, кто безмерно дорог.
Утром Шметцель заметил в моём лице что-то не такое как обычно, он даже забыл про свою дежурную шуточку:
– Слушай, Вейсман, ты никак переспал с такой фрау, о которой даже поделиться не пожелаешь, а?
Я понимал, что на моём лице совершенно дурацкая улыбочка, но ничего не мог поделать, тем более, что гауптман сам подсказал выход из положения:
– О! Это была фантастическая ночь, герр гауптман! Как-нибудь, при случае я Вам всё расскажу.
– Да ты у нас оказывается ещё тот баловник, герр ефрейтор, а?
Пока шла погрузка, я сидел в кабине и ждал. Что-что, а ждать я научился.
Странно, почему-то именно это пришло на ум:"АВИЙНУ, ШЭБАШАМАИМ, ИТКАДАШ ШЕМХА, ТАВО МАЛХУТЕХА, ЕАСЭ РЭЦОНЕХА, КМО БAШАМАИМ КЭН БААРЕЦ; ЭТ- ЛЭХЭМ ХИКЭНУ ТЭН - ЛАНУ ХАЙОМ; УСЛАХ- ЛАНУ ЭТ- ХОВОТЕЙНУ КААШЕР САЛАХНУ ГАМ-АНАХНУ ЛЭ
ХАЙЯВЕЙНУ; ВЭ АЛЬ-ТЭВИЭНУ ЛИДЭЙ НИСАЙОН КИ ИМ-ХАЛЦЕЙНУ МИН-ХААРЭЦ КИ ЛЭХА ХАМАМЛАХА ВЭ ХАГВУРА ВЭ ХАТИФЕРЕТ ЛЭОЛМЭЙ ОЛАМИМ. АМЭН. А надеющиеся на Господа обновятся в силе: поднимут крылья, как орлы, потекут - и не устанут, пойдут - и не утомятся".