Корреспондент
Шрифт:
– Не может быть, – Татьяна разулыбалась и даже хлопнула в ладоши.
Он смотрел на неё, склонив набок голову.
– Итак, она звалась Татьяной… – выскочило у Андрея то ли для поддержания разговора, то ли автоматически, чтобы разграничить ассоциации с именем в своём восприятии.
К нему снова начала подкрадываться какая-то лёгкая истома. Он помнил это чувство. Хотя оно притупилось и оказалось глубоко запрятано в глухо закрытой кладовой пережитых эмоций. Доставать из запылённых закоулков души хрупкие горячечные порывы, дотрагиваться до оголённых проводов душевных струн было ему боязно. Но волей-неволей он дёрнул ручку своей кладовой.
– Всё такое новое и необычное. Я, знаете ли, и турецкого не знаю, – сказала она.
– Это не проблема, я тюрколог. Можете обращаться ко мне по любому вопросу.
В одном научно-исследовательском институте, куда он пришёл однажды к бывшему однокласснику, Андрей видел изобретение, представляющее из себя крутящийся куб, внутри полый, но с расположенными под разными углами зеркалами. Когда крутанёшь и заглянешь в него, твоё отражение вертится в бешеной пляске, многократно повторяя себя. Сейчас с Андреем происходило что-то подобное. Только перед ним был не зеркальный куб, а пухленькая Таня.
Андрей достал из кармана маленькую записную книжку с трофейной серебристой ручкой, круглым почерком вывел телефон редакции, вырвал страничку и дал Татьяне.
– Всегда к вашим услугам.
Она взяла листок за противоположный край. Полсекунды они вдвоём держались за этот листок. Обоим стало неловко, и они одновременно его отпустили. Он упал на пол. Оба нырнули под стол его поднимать. Получилось ещё более нелепое замешательство. Ни одному, ни другому не пришло бы в голову, как выйти из этого конфуза. Ситуацию спас подошедший к ним увалень пресс-атташе Степан Степанов.
– Здравствуйте, Татьяна! Привет, пресса! А вы не возражаете, если я у вас Андрея ненадолго украду? – спросил, прищурившись, дебелый дипломат.
Таня приподняла плечи, мол, «как хотите, дело ваше». Андрей и Степан пожали друг другу руки и отошли в сторону.
Пресс-атташе заговорщически склонился над ухом Андрея.
– Если я сейчас срочно не покурю трубку с хорошим человеком, то жизнь не жизнь, – сказал Степанов озорно.
Они вышли. Абсолютно дурацкое, но непреодолимое положение. Андрею хотелось остаться в белом зале приёмов, но со Степановым тоже надо было идти в серую курилку. Уходя, он грустно улыбнулся Татьяне, её пухлые губы тоже слегка растянулись в ответ.
– И всё же, что ни говори, лучший табак – кубинский, а самый верный приятель – Табак, неизменно, на моё счастье, курящий трубку.
Степанов умело пощекотал тщеславие Андрея. Тот в свою очередь благодарно принял каламбур. Ему хотелось, чтобы его любили, с ним считались. Был бы и не против чтобы ему поклонялись, когда он создаст что-то действительно великое, стоящее.
– А я всё-таки брошу курить, думаю, – набивая в трубку «кубинку», отозвался Андрей.
– Не смей даже думать, – возразил Степанов. – Я с сигаретной челядью не могу обсудить нарезку табака. Не покидай меня. Мне тут латакию обещают привезти. Угощу.
– Хм, это что? Это из приграничных с Сирией территорий?
– Из самой Сирии. Представляешь, аромат костра, едва уловимые нотки трав и дерева! Шарман!
– Се жёли, монсьё! Ты пробовал уже, должно быть?
– Нет. Но предвкушаю.
Оба глубоко вдохнули носом, затянулись и рассмеялись, выпуская клубы дыма с синеватым отливом.
– Ах, вот ты где? – в курилку зашёл коллега Степанова и, склонившись к его уху, что-то сказал.
Степанов засуетился, собирая курительные принадлежности.
Когда Андрей вернулся в зал приёмов, он размашистыми шагами направился к столику Татьяны. Она стояла спиной к нему, платье только было чуть более тёмного оттенка. Должно быть, солнце заглянуло за тучи, и всё в зале слегка померкло. Он взял правее, чтобы обойти столик и приглашённых и попасть в Танино поле зрения. Тут же его постигло разочарование. Стояла пухленькая, но уже совсем другая, вовсе не привлекательная женщина.
Андрей походил по залу, поискал её глазами, но она словно улетучилась, будто и не было её вовсе. Фантазия, фантом, сон, видение… Андрей не стал дожидаться момента, пока гости начнут расходиться массово. Он походил по залу, познакомился с несколькими новыми для себя людьми, откомандированными в Турцию. Стало душно. Даже картины он не захотел подробнее рассмотреть.
Любое мероприятие важно покинуть вовремя, не дожидаясь гнетущего чувства, когда «пересидел». Если остаться даже в самом приятном месте больше, чем нужно, ощутишь неудобство, будто ты навязчивый гость, физически выделишься среди других. Андрей предпочитал если и выделяться, то ментально. В других обстоятельствах, выигрышных. Поэтому, заметив первых уходящих, он тоже направился к выходу.
XI
На улице проснулись шумы. Прозвучал утренний азан. Прошёл старьёвщик, потом передвижная лавка с овощами и фруктами. Перекрикивались играющие дети. С непривычки всё это казалось громким, зазывным, какофонным. Лишь спустя несколько лет звуки турецкой улицы превращаются в белый шум, не способный ни нарушить сна, ни доставить неудобства или неудовольствия. Проехала машина, продающая газовые баллоны, в мегафон разносилась запись какого-то мелодичного аккорда и приятного женского голоса, оповещавшего «Айгаз». Эти звуки насильно вытащили Табака из утренней дрёмы. Он проснулся с неподъёмной головой. Накатывала мигрень. Голова только оторвалась от подушки, но, словно налитая оловом, снова на неё рухнула.
Андрей знал, что если он проснулся с тяжёлым лбом, пульсирующим слегка заметной болью, то наверняка день придётся провести борясь с волнами усиливающегося недомогания. Он устал сражаться с этими приступами. Он сам себе напоминал Дон Кихота, размахивающего мечом у ветряных мельниц. Столь тщетными были попытки найти панацею. Ничего не помогало. Иллюзии избавиться когда-нибудь от этой болячки давно его покинули. Андрей привык брать в руки своё, становившееся дряблым и аморфным, тело и просто продолжать жить, иногда испытывая муку, чтобы просто сидеть с открытыми глазами.
Андрей сделал несколько глубоких вдохов, усилием воли отодвинул из фокуса своего внимания тяжёлую чёрную пелену боли, влез в мягкие тапочки и поплёлся на кухню. Снял с крючка для полотенца свой дежурный бублик «симит», который он туда вешал, чтобы под рукой был перекус. Достал из холодильника полюбившийся козий сыр, заварил крепкого чаю.
– Taze simit! Taptaze simit! [12] – донеслось с улицы.
Андрей высунулся из окна, привлёк к себе внимание свистом. Он скинул вниз привязанную на верёвке корзину, положив в неё заготовленную мелочь. Торговец положил ему бублик. Андрей поднял корзину с бубликом, скрутив верёвку. Нехитрый лифт (корзина на верёвке, стоявшая здесь же на подоконнике), подсмотренный у турецких домохозяек и сделанный прежним постояльцем квартиры, работал надёжно.
12
Свежий симит, свежий-пресвежий симит.