Корсар
Шрифт:
Я подумал, что если колонны объединятся, то обязательно проиграем, а если нет, то возможны варианты. Генералу-фельдмаршалу говорить это не стал. У некоторых весельчаков странное чувство юмора, несовместимое с моим, угрюмым.
45
Душный июльский день. Солнце припекает так, будто перепутало Прибалтику с Крымом. В этих краях я переношу жару хуже, чем в южных регионах. Несмотря на то, что скачу по лесной дороге в тени, пот течет с меня ручьями. Нижняя рубашка уже мокрая, а лосины прилипли к ногам и ягодицам. От коня тоже идет вонь сильнее, чем обычно, хотя скачу хлынцой, уставать не должен. Время от
Это не считая колонну генерал-майора Гулица, который недавно спустился на карбасах в Чудское озеро, где вступил в бой с четырьмя шведскими яхтами и взял на абордаж двенадцатипушечную под названием «Виват», о чем нам вчера привез известие гонец. Карбас — это парусно-гребное беспалубное судно длиной от трех до двенадцати метров с острыми прямыми штевнями. На малых одна мачта с, как правило, шпринтовым парусом, на больших — две, причем фок-мачта ставится почти у форштевня, а грот-мачта примерно посередине. Весел разное количество, обязательно нечетное, потому что одно — рулевое. На таких судах русские купцы перевозят грузы и людей из Пскова в Нарву и обратно. Карбасы были у них конфискованы для проведения десантной операции. Как оказалось, еще и для озерного сражения.
Я слышу впереди топот копыт и останавливаю своего коня. Это несется высланный вперед дозор. Судя по спешке, заметили неприятеля.
Старший дозора — рослый капрал с густыми пшеничными усами — козыряет немного согнутой ладонью и докладывает торопливо, будто за ним гонятся:
— Свеи конные, десять человек, едут нам навстречу!
Недаром солдат зимой учили считать. Теперь проверим, как научили воевать.
— Они видели вас? — спрашиваю я.
— Никак нет, господин полковник! — рявкает он.
— Это хорошо, — решаю я и отдаю приказания.
Лошадей отводят в лес. Солдаты располагаются цепочкой в кустах и за деревьями вдоль левой стороны дороги. Располагать на обеих сторонах не рискую, чтобы в горячке боя не перестреляли друг друга.
— В первого не стрелять! — строго напоминаю я.
Нам нужен «язык». Живой и более-менее здоровый.
Это были рейтары. Они все еще воронят кирасы и шлемы-капелины и предпочитают черный цвет в одежде. Основное вооружение осталось прежним — три-четыре мощных длинностволых пистолета, причем некоторые двустволые или одностволые многозарядные: в ствол забивали через толстые пыжи от двух до пяти-шести зарядов, на каждый из которых был отдельный замок, чаше колесцовый. Последний вариант, как говорят, очень ненадежен, особенно в руках не очень внимательного стрелка. В отличие от кирасир, рейтары обычно после выстрела из пистолетов не вклиниваются в ряды пехоты и не рубят ее холодным оружием, а караколируют, перезаряжая огнестрельное.
Я занял крайнюю позицию, приготовил винтовку. Рядом со мной сопит адъютант Поленов. Это не первый его бой, а суетится, как новичок.
— Огонь! — нажимая курок, командую я, когда передний всадник оказывается в просвете между деревьями напротив меня.
Выстреливаю первым в серую «в яблоках» лошадь. Попадаю в голову, ниже глаза. Рядом гремит фузея поручика, который всаживает вторую пулю в бедное животное,
Рейтар, скакавший впереди, не успел спрыгнуть с завалившейся набок лошади. Ему придавило правую ногу. Рейтар пытается вытащить ее из стремени, а потом из-под лошади, которая дергается всем телом, не желая умирать.
— Сдавайся или убью! — орет ему по-русски подбежавший поручик Поленов, размахивая палашом.
Рейтар вряд ли понял слова, но смысл угадал, поэтому замирает.
В это время на дорогу выскакивают остальные солдаты и, как я учил, колют палашами подстреленных рейтаров, если вдруг еще живы. А то ведь гад стрельнет в отместку, утянет за собой в могилу. После чего начинают вытряхивать тела из трофейной одежды, собирать оружие и ловить лошадей.
— Помогите ему выбраться, — приказываю я солдатам, показав на уцелевшего рейтара.
Ему под сорок. Лицо покрыто многодневной рыжей щетиной. Взгляд отсутствующий, как у наркомана, только что уколовшегося.
— Звание и имя? — задаю я вопрос на шведском языке.
Как по мне, шведский легче датского и труднее норвежского, при этом тормознее их обоих, но сильно обгоняет финский язык.
— Капрал Якоб Свенссон, — отвечает рейтар.
В двадцать первом веке Свенссоны составляли примерно половину населения Швеции, а если брать и варианты этой фамилии, то все девяносто процентов.
— Где сейчас генерал-майор Шлиппенбах? — спрашиваю я.
— А? — произносит в ответ пленный, часто моргая и глядя на меня недоуменно.
Вопросительно акать, моргать и смотреть тупо в ответ шведы будут и через триста лет. Не потому, что не расслышали, а чтобы иметь время понять смысл фразы, проверить ее, так сказать, на вшивость типа скрытого смысла, издевки или шутки. Финн бы тупо и надолго завис, медленно и дотошно анализируя заданный ему вопрос, норвежец относительно быстро кивнул бы три-четыре раза, как бы разделяя ваши слова на отрезки и отмечая проверку каждого, после чего коротко ответил бы, а датчанин ляпнул бы что-нибудь веселое и невпопад и, пока бы зависали вы, пытаясь сообразить, какое отношение имеют его слова к вашему вопросу, понял бы услышанное и произнес правильный вариант.
Я медленно повторяю вопрос.
— В мызе Санге, — отвечает черный рейтар.
Я даже не сомневаюсь, что ответ честен. Пленник — не предатель, а швед. Настоящие шведы всегда честно отвечают на любые вопросы. Как следствие, шведские мужья никогда не спрашивают жен, где они провели ночь. Если не знаешь правду, значит, ничего и не было. Шведским женам спрашивать незачем, потому что хранителями семейного очага являются мужья. Я никогда не слышал о шпионах-шведах или дипломатах-шведах. То есть, их иногда заносит в эти профессии, но только смеха ради. Кстати, и врут шведы тоже только в шутку. Соврет и засмеется первым, чтобы ты догадался, что это именно шутка. Это единственный изъян в их эмоциональной инвалидности. На все остальное шведы не расходуют чувства, поэтому искренне уверены, что являются самой лучшей нацией на нашей планете и не только. Не выпячивая это, не доказывая никому ничего, а просто уверены — и всё. Наверное, благодаря этим чертам характера, из них получались хорошие моряки, пока в конце двадцатого века социализм не отучил шведов работать.
В свое время я сделал вывод, что каждый народ считает самым лучшим себя, и только скромные русские уверены, что всего лишь самые умные и талантливые, а материальную неблагоустроенность списывают на горе от ума и таланта.
— Заканчивай здесь и догоняй меня, — приказываю я поручику Поленову, а сам с пятью драгунами и пленным скачу к генерал-фельдмаршалу Шереметеву.
В его свите есть несколько скобарей, которые наверняка знают, где находится мыза Санге.