Корсар
Шрифт:
Вертолет замер. Кублицки быстро отстегнул ремень. Выглянул. Обнаружил, что они сели всего в сотне метров от лагеря, и к месту посадки бегут какие-то люди в платках и с автоматами, других же вертолетов с бойцами нигде не видно.
Оживление прошло. Остался только страх.
Хассад открыл дверь, выпрыгнул — и тут же исчез из виду. В этот момент с грохотом открылась уже другая дверь — рядом с американцем. Тот заморгал от яркого света.
Двое смотрели друг другу в глаза всего несколько секунд, хотя Кублицки показалось, что прошла целая вечность. Внезапно опытный агент ЦРУ все понял и одним быстрым движением нацелил пистолет в грудь ливийцу. То, что он вначале принял за вопли ужаса, оказалось исступленными криками сотни глоток.
Кублицки четыре раза нажал на спусковой крючок. Выстрела не последовало. В спину уперся ствол. Кублицки замер, а Хассад забрал пистолет.
— Боек спилен.
Полковник повторил фразу по-арабски, и толпа террористов радостно засмеялась.
Джиму Кублицки осталось жить несколько мгновений. Он пообещал себе умереть с достоинством. Не обращая внимания на автоматный ствол, он выпрыгнул из вертолета и бросился на Хассада, надеясь добраться до горла. Американцу не хватило самой малости. Короткая очередь из АК прошила спину по диагонали от пояса до лопатки. Удар швырнул Джима прямо к ногам Хассада. Ливиец замер в полной тишине, но вместо того, чтобы приветствовать врага, поверженного с помощью хитрости, плюнул на тело и ушел.
Командир базы Абдулла сидел у входа в палатку. Хассад нетерпеливо оборвал светские разговоры, которыми у мусульман принято начинать беседу, и перешел сразу к делу.
— Рассказывай о беглецах.
В организации аль-Джамы они были на одной ступени иерархии, однако Хассад еще и обладал неистовым темпераментом.
— Им конец.
— Всем? А, помню, ты же собирался взорвать мост. Получилось?
— Нет, — ответил Абдулла, — они проскочили, но слишком разогнались, не успели затормозить и упали в море.
— Кто-нибудь видел?
— Нет, но вертолет долетел от моста до угольной станции за пятнадцать минут. Причал был пуст — значит, они не успели выбраться. В двухстах метрах от берега нашли вагон — над водой торчала только крыша, и прямо на глазах у пилота он затонул.
— Отлично. — Хассад похлопал товарища по плечу. — Имам, да благословит его Аллах, расстроится, что не видел смерти своею предшественника, однако обрадуется, что побег не удался.
— Есть одна проблема, — заметил Абдулла. — Мои люди не могут сказать точно, но, кажется, бежать им помогли.
— Помогли?
— Грузовик, в нем несколько мужчин и вроде бы женщина. Они напали на лагерь одновременно с началом побега.
— Что за люди?
— Неизвестно.
— А машина?
— Скорее всего, затонула вместе с вагоном. Я уже объяснял, свидетели — необстрелянные новички. Эти могли от рвения принять свой собственный грузовик за чужой.
Хассад горько усмехнулся.
— Да уж, этим ребятам за каждым камнем агенты Моссада чудятся.
— Когда после завтрашнего перебазируемся в Судан, половину я оставлю. Возьму только самых многообещающих. С остальными и возиться не стоит.
— С количеством рекрутов у нас проблем нет — только с качеством. Кстати…
— Да-да.
Абдулла перекинулся парой слов с офицером, что топтался поблизости. Через мгновение офицер привел еще одного террориста: вместо пыльного изодранного камуфляжа и грязной куфии тот был облачен в новенькую черную форму и начищенные ботинки. Волосы аккуратно причесаны, лицо тщательно выбрито. Кожаные ремни портупеи так и сияют от каждодневного ухода, погоны на плечах искрятся золотом.
Рекруты тренировались с АК-47, из которых палили еще до их рождения, у этого же бойца оружие было новенькое. Полированный приклад, вороненый металл — нигде ни царапинки.
— Документы? — рявкнул Хассад.
Боец ловко забросил автомат за плечо и достал из кармана на рукаве кожаный бумажник. Хассад стал смотреть. Удостоверение личности военного было сделано их единомышленником там же, где печатают настоящие документы. Таких добровольных помощников в армии предостаточно, поэтому террористы без проблем нашли вертолеты для сегодняшней операции, а еще раньше сумели раздобыть Ми-24, который сбил самолет Катаморы.
Помимо удостоверения в бумажнике лежал пропуск сотрудника службы безопасности мирной конференции, которая открывалась завтра. Такие пропуска получать официально не рискнули — их подделывали прямо тут, в лагере. Один армейский приятель Хассада участвовал в конференции — Хассад сразу понял, что подделка идеальная.
Полковник вернул бумаги и спросил:
— Чего ты ждешь завтра?
— Возможности умереть во имя Аллаха и Сулеймана аль-Джамы.
— Считаешь ли ты себя достойным такой чести?
Боец помедлил.
— Достаточно, что имам счел меня достойным.
— Здорово сказано, — отметил Хассад. — Завтра ты вместе с соотечественниками нанесешь Западу удар, от которого он не оправится долгие годы, а может, и вообще никогда. Имам аль-Джама решил, что хватит им учить нас, как жить. Мы больше не допустим растления, которое несут их телевидение и кино, их музыка и вся их демократия. Им наступает конец. Они поймут, что их образ жизни не для нас и что скоро ислам восторжествует по всему миру. Аль-Джама верит, что ты достоин этой чести.
— Я не подведу его, — твердо произнес террорист.
— Свободен, — сказал Хассад и повернулся к Абдулле. — Превосходно, друг мой.
— С военной подготовкой проблем не было, — объяснил Абдулла. — Куда сложнее добиться преданности делу, но при этом не плодить фанатиков с безумными глазами.
Оба товарища знали, что очень многих смертников выдают нервозность и отсутствующий взгляд — таких даже гражданские сразу начинают подозревать. Пятьдесят человек, что сегодня отправятся в Триполи, будут окружены охраной, которая ищет именно таких, как они. Нужных людей отбирали из сотен кандидатов по всем лагерям и медресе Ближнего Востока.
Хассад бросил взгляд на часы.
— Через восемнадцать часов все будет кончено. Государственный секретарь США погибнет, а зал утонет в крови. Силы мира снова отступят, и мы продолжим учить людей, как жить правильно.
— Первый Сулейман аль-Джама писал: «Когда, защищая нашу веру от порчи, мы чувствуем, что наша воля слаба, что наша решимость потухла, что наша сила ушла, мы должны предпринять величайшее усилие и, если потребуется, принести величайшую жертву, дабы показать врагу, что мы никогда не сдадимся».