Коршун и горлица (Орел и голубка)
Шрифт:
Она хотела, чтобы их разговор состоялся несколько погодя, но не желала, чтобы он делал ее существование здесь еще более невыносимым.
Поэтому она спустилась вниз, в дворик. Абул стоял, прислонившись к одной из колонн, скрестив на груди руки.
— Я голодна, — объявила Сарита тоном, предполагающим обвинение, которого Абул, однако, не поддержал.
— Хорошо, — сказал он, — это входило в мои планы. На голодный желудок хорошо обдумывать совершенные глупости.
Сарита прищурилась.
— Так, по-вашему, это глупости — желать покинуть тюрьму? По-моему, это желание вполне объяснимо.
— Глупостью было то» что
— Ну а теперь выслушайте меня, мой господин калиф, — голос ее звенел от гнева. — Меня тут, как мешок с мукой, таскал какой-то дикарь. Мне горло чуть не перерезали. Я сижу часами голодная в этой темнице и моему терпению пришел конец. Я больше не желаю выслушивать ваших поучений. — И она повернулась, с намерением вернуться на галерею, чтобы в одиночестве успокоиться. Но Абул быстро схватил ее за руку.
— Нет, ты будешь меня слушать, Сарита! Для своего же блага.
— Нет! Отпустите меня! — Сарита попыталась вырваться, чувствуя свое бессилие и еще больше от этого злясь. Абул не отпускал ее и она подняла колено, намереваясь нанести ему удар в пах.
Одно из двух — либо он предвидел это, либо у него была прекрасная реакция, но он уклонился и удар пришелся ему по бедру.
— Черт! — теперь в его голосе был гнев, глаза сверкали. Так ты ничему сегодня не научилась?
— О нет, я поняла истинную суть этой сказочной земли, — и она нагнулась, чтобы растереть колено, ушибленное о его твердое бедро.
Слезы — то ли боли, то ли гнева наполнили ее глаза.
— Она прекрасна снаружи, но на самом деле пропитана злом. Вы можете сколько угодно пустословить о стремлении к истинной гармонии души и тела, о важности отдыха и о высоких ценностях, свойственных вашей культуре, но в душе вы все остаетесь дикарями… даже если тело ваше и чисто.
Теперь Абул уже не чувствовал злости, а только какое-то нежеланное любопытство. Он потер бедро, стараясь не думать о том, каковы были бы его ощущения, если бы Сарита попала туда, куда целилась.
Ты хочешь сказать, что в твоем племени можно наброситься на мужчину, как ты сделала это сегодня, и остаться безнаказанной?
Сарита заколебалась. Гнев ее в результате этой драчки поубавился.
— Нет, не безнаказанной, — сказала она, наконец, — но горло мне бы не перерезали, — добавила Сарита. — И не стали бы таскать повсюду, как убитого оленя, это уж точно.
— Что касается здешних мужчин, Сарита, то, во-первых, ты для них женщина, а во-вторых — неверующая. Женщины здесь поступают так, как им говорят и не выходят туда, где им не положено быть, и для мужчины, верящего в единого Бога, тот факт, что ты неверующая, абсолютно обесценивает тебя в его глазах, тем более, если ты нападаешь на правоверного мужчину. Если бы ты принадлежала моему народу, то знала бы как вести себя так, чтобы не вызвать у мужчины гнев.
— Значит, я не должна обижаться на то, что меня таскали как мешок с мукой?
— Конечно, ведь ты нарушила мои предписания. А они здесь для всех являются законом, Сарита, и те, кто путешествует по этой земле или ведут здесь какие-либо дела, делают это с моего позволения. Ты должна понять это для своего же собственного блага. Может случиться так, что я не буду иметь возможности защитить тебя.
— Да уж, значит, заперев меня в темноте и не давая мне часами еды, вы полагаете, что защищаете меня? Тогда приношу извинения за то, что не выразила вам своей благодарности, видимо, это произошло из-за того, что я не сумела понять, что нуждаюсь в защите своего же похитителя.
— О, как ты красноречива, — сказал Абул, — голод, видимо, обострил как твои способности к мышлению, так и способности к выражению своих мыслей.
В ответ на эти слова Сарита бросила в Абула диванной подушкой. Он, смеясь, пригнулся. Тогда она стала бросать в него чем попало. Это продолжалось до тех пор, пока Сарите не попалось под руку нечто более серьезное, нежели мягкие подушки — маленькая коробочка из оникса. Она просвистела рядом с ухом Абула и ударилась о мраморный пол. Абул выпрямился, глаза его стали злыми.
— Все это уже перестает быть забавным, — сказал он.
— А я и не рассматривала это под таким углом зрения, — холодно ответила Сарита, хотя в душе ее появилось некоторое волнение, — веселились, впрочем, также, как и наносили мне обиды, только вы.
— Но ты ведь сама захотела остаться здесь отнюдь не против твоей воли. И вообще, не очень-то любезно с твоей стороны бросаться в хозяина дома, где ты гостишь, тяжелыми предметами.
Абул подошел к ней. Сарита не двинулась с места.
— Это нечестный аргумент, и вы это знаете. Я не хочу ни того, ни другого. Мне надо вернуться в Кастилию. По крайней мере, там со мной будут обращаться как с христианкой, а не как… , — Не как с мертвым оленем, — подсказал Абул.
— Хочешь ты этого или нет, но теперь твоя безопасность и твоя судьба стали для меня чрезвычайно важны. Я не хочу отпускать тебя не из каприза и не ради того, чтобы лишний раз продемонстрировать свое величие, а ради твоей же безопасности.
— Я сама могу позаботиться о ней, — попятилась от него Сарита.
— Я не позволю тебе это. Будешь ты, наконец, стоять спокойно, или мы так и будем продолжать ходить из угла в угол?
— Спокойно… для чего? — она подошла поближе к лестнице.
— Для того, чтобы калиф смог соответствующим образом наказать тебя за то, что ты бросалась в него тяжелыми предметами. Это подушки и другие мелочи я еще могу тебе простить, но эту коробку — ни за что.
Сарита быстро побежала по лестнице. Он догнал ее, казалось, даже не ускоряя шага, и оказался перед ней. Сарита попыталась отступить, но он легонько похлопал ее по плечу.
— Я тебя поймал, — сказал Абул. Сарита закусила нижнюю губу и нервно улыбнулась. Он смотрел на нее, как ей казалось, целую вечность. Он видел в ней то, чего не видела она: пушистые волосы, обрамляющие нежное лицо, вспыхнувшие щеки; сияние глаз, слегка раскрытые губы. Абул растерялся. Сарита олицетворяла собой объект, на который он мог направить всю свою энергию и любовь, доселе нерастраченную. Он понимал, что у нее нет к нему такого же чувства, но считал, просто убежден был в том, что он испытывает к ней, не может не стать взаимным. Кроме того, по некоторым признакам он видел, что не оставил ее равнодушной. Вот и сейчас, например, он понимал, что она крайне возбуждена и, что, конечно же, в его силах сделать так, чтобы она пожелала отдаться ему. Для него также было ясно и то, что Сарита не сделает этого до тех пор, пока не обретет внутреннего равновесия, пока не признается себе самой в своих чувствах и не разрешит себе их испытать.