Коршун и горлица (Орел и голубка)

Фэйзер Джейн

— Вообще-то нет, — сказала Сарита, — мы об этом не говорили.

— Тогда ложись обратно в постель. Ты не можешь делать ничего без его позволения.

— О, какие глупости, — сказала она, — я уже совершенно здорова, только немного слаба из-за всех этих лекарств, которыми меня пичкали, чтобы вызвать рвоту.

Она взяла его руку и сжала пальцы. Об этом ужасном времени она мало, что помнила, но то, что рядом с ней был Абул, сознавала прекрасно. Когда она дрейфовала на волнах смерти, отказавшись бороться с ней, потому что ей легче было отдаться боли и слабости, нежели сражаться с

ними, Абул сумел каким-то образом проникнуть в ее тело. Она так и не поняла, как ему удалось это сделать, но он заставил ее открыть глаза и пока смотрела на него, слился с ней. Он отогнал те пронзительные черные тени, что притягивали ее, вынес на свет, и заставил остаться там, как бы сковав ее невидимыми, но нерушимыми цепями.

Абул пожал ей руку в ответ и взбил подушки, а после лег рядом на диван. Прошла всего неделя с самого длинного дня в его жизни.

Сначала он думал, что пастилки не помогут Сарите. Она долго лежала совершенно неподвижно, и врач сказал, что если ее организм не будет бороться, то антидот не поможет. Объятый отчаянием, Абул стал говорить с ней сердито и решительно, и для еще большей убедительности потряс ее за хрупкие плечи. Он говорил ей, чтобы она открыла и не сводила с него глаза, что у него хватит сил на них обоих. В ее глазах появилась искра понимания и взгляд задержался на нем. Когда же тело ее схватили спазмы, он не дал ей уйти в беспамятство, стараясь наделить собственной силой, и каким-то образом ему это удалось. К вечеру припадки у нее прекратились и пастилки лекаря начали действовать. Он не спал всю ту ночь из боязни, что без его физического присутствия она снова может соскользнуть в беспамятство, к утру она уснула нормальным сном.

Мухаммед Алахма кивнул, ничего не сказав при этом, но продолжал класть на ее язык пастилки и, также быстро, как ухудшение, у Сариты началось улучшение. Она вернулась к жизни, победив смертельную отраву. Теперь в ее глазах зажглось озорство и она ударила пальцем по его губам.

— Я чувствую, что мне совершенно необходимо посетить бани, мой господин калиф. Уверена, что они окажут на меня весьма укрепляющий эффект.

Абул рассмеялся и поцеловал ее палец, слегка надкусив кончик.

— Если ты желаешь принять ванну, милая, я это устрою, но только тут. Ты еще недостаточно окрепла, чтобы выходить за порог.

— Да, возможно, недостаточно, — согласилась она. — И уж конечно, недостаточно окрепла для того, чтобы принимать ту ледяную ванну и заходить в комнату, где начинаешь плавиться, но мне действительно очень не нравится лежать здесь, Абул. Мои ноги просто ноют от желания ходить. Я пойду на колоннаду. Если хочешь, ты можешь меня поддерживать.

Абул вздохнул и согласился. Он смотрел, как она выскочила из постели, встала и, слегка нахмурясь, попробовала сделать один шаг.

— Видишь, я отлично справилась, — закричала она, не в силах скрыть своего ликования.

Абул пошел за ней, готовый в любую минуту помочь. Но помощь оказалась не нужна. В дверях она прислонилась к колонне и полной грудью вдохнула свежего воздуха.

— Когда я была одной ногой в том, а другой — в этом мире, Абул, я кое-что слышала. — Она не смотрела на него, глаза ее были устремлены на клетку с певчими птичками и на фонтан, что играл посредине двора. — Я слышала разговоры о яде, — она погладила прохладный мрамор. — Ведь это была не инфекция, правда? Кто желал мне смерти?

Абул встал позади нее. Он хотел пощадить ее и не говорить об Айке. Если б она узнала о ней, это принесло бы ей только лишнюю боль.

Теперь она уже не сможет причинить ей вред, об этом он позаботится. Но притворяться теперь, когда Сарита задала ему прямой вопрос, он не мог.

— Айка.

Какое-то время Сарита молчала, прижавшись лбом к колонне, затем пожала плечами.

— Мне следовало догадаться. Она коварная женщина. Я часто ловила себя на ощущении, что каким-то образом стою у нее на пути. Где она?

— Заключена вместе с Бобдилом в башню кади.

Я собираюсь отослать их обоих в Марокко, в ссылку.

— И ты перенесешь грехи матери на сына?

Она повернулась к нему и посмотрела на него с тем выражением негодования, которое он так хорошо знал. Раньше оно раздражало его, но сегодня обрадовало, так как сказало о том, что она опять прежняя.

— Они предпочитают быть вместе. Разделить мать и дитя — жестоко, — объяснил он спокойно.

— А ты думаешь, что я не прав?

Сарита покачала головой.

— Нет… нет… но что его ждет? Он вырастет и больше не будет нуждаться в матери. Ты же не лишишь его…

— Это все в будущем, — прервал ее Абул, — сделаю для него все, что смогу.

Сарита поверила ему и оставила эту тему. Не было никакой нужды снова говорить о женщине, которая пыталась послать ей смерть. Айка определенно видела для себя угрозу в любви мужа к Сарите, угрозу, определить которую Сарита не могла, но инстинктивно поняла с самого первого взгляда на султаншу. Теперь уж не нужно было обсуждать этот спорный вопрос с Абулом. Она подставила лицо солнцу.

— И кто же будет твоей главной женой, если ты отвергнешь Айку? Фара? Маленький Салим будет твоим наследником?

Абул нахмурился. У Сариты была удивительная способность задавать неподходящие вопросы в неподходящее время.

— Я еще не думал об этом, — сказал он, — в последние дни у меня не было времени, чтобы думать о чем-нибудь, кроме тебя, милая.

Сарита прищурилась.

— О, дорогой, я снова наступила тебе на мозоль.

Я, наверное, никогда не перестану задавать вопросы, которые меня интересуют.

Он не мог не рассмеяться.

— По-моему, ты делаешь это нарочно, Сарита.

Но сегодня я не поддамся на твою провокацию. Ты недостаточно окрепла для того, чтобы вынести ее последствия.

— Ты думаешь? — она смотрела на него с озорством. — А кто тебе это сказал?

— Я сказал, — все еще смеясь, он вошел внутрь здания и позвонил в колокольчик, чтобы вызвать Кадигу и Зулему.

— Сарита желает принять ванну, — сказал он им, — Приготовьте ее.

— И кувшины с горячей водой для волос, — сказала Сарита, проведя рукой по потускневшим волосам. — А потом принесите мне одежду, пожалуйста. Я выкупаюсь и оденусь. Я уже и так слишком залежалась.

— Если Мухаммед Алахма разрешит, — мягко сказал Абул, — мы сначала спросим его.