Кошачье кладбище (Кладбище домашних животных) (др. перевод)
Шрифт:
— Не извиняйся, — сказал он, гладя ее волосы. — Надеюсь, теперь тебе станет немного спокойней.
Она улыбнулась.
— Да, наверное. Я действительно чувствую себя лучше. Будто я вырвала из себя какую-то болезнь.
— Может и так.
Глаза Рэчел закрылись и открылись опять.
— И не вини моего отца, Луис. Пожалуйста. Это было для него ужасное время. Лечение Зельды обходилось очень дорого. Он совсем не мог тогда заниматься бизнесом и потерял кучу денег. Да и мать из-за этого всего чуть не сошла с ума.
«Да, это все так.
— Да, это все так, — сказал он.
— И не обижайся, если я заболею, когда будут хоронить Норму.
— Нет, дорогая, не обижусь, — он помедлил, а потом взял ее руку. — А можно мне взять Элли?
Рука ее дернулась.
— О, Луис, я даже не знаю. Она еще маленькая...
— Но она уже год знает, откуда берутся дети, — мягко напомнил он.
Она долго смотрела в потолок, сжав губы.
— Если тебе кажется, что так нужно, — сказала она наконец, — можешь ее взять.
— Давай спать, — сказал он, и этой ночью они спали рядом, и когда она ночью проснулась, дрожа, он обнял ее и стал шептать на ухо, что все хорошо, пока она не уснула снова.
33
— «И мужчины, и женщины — как лилии в долине; сегодня они цветут, а завтра будут брошены в печь; время человеческое приходит и уходит». Помолимся.
Элли в голубом платьице, купленном специально для этого случая, опустила голову так низко, что Луис, сидящий рядом с ней на скамье, услышал как хрустнула шея. Элли редко бывала в церкви; и конечно, это были для нее первые похороны; все это сильно повлияло на нее.
Для Луиса это был редкий случай, когда он мог посмотреть на дочь со стороны. В обычное время ослепленный любовью к ней, как и к Гэджу, теперь он подумал, что перед ним классический пример ребенка, переживающего важный переходный этап своей жизни и еще не понимающего, что происходит с ним. Элли сохранила спокойствие, даже когда Джуд, непривычно, но достаточно элегантно одетый в черный костюм и ботинки на шнурках (Луис первый раз видел его в чем-то, кроме зеленых резиновых сапог), наклонился, поцеловал ее и сказал:
— Молодец, что пришла, малышка. Думаю, Норма тоже рада.
Элли поглядела на него, широко раскрыв глаза.
Теперь методистский проповедник, преподобный Лафлин, произносил молитву, прося Бога даровать Норме вечное упокоение.
— Готовы ли носильщики? — спросил он.
Луис собрался вставать, и Элли испуганно ухватилась за него.
— Папа! — прошептала она. — Ты куда?
— Я один из носильщиков, дорогая, — прошептал он в ответ, на момент присев и положив ей руку на плечо. — Мы должны вынести Норму. Вчетвером — я, двое племянников Джуда и брат Нормы.
— А как я тебя найду?
Луис оглянулся. Остальные трое носильщиков уже подошли к Джуду. Прочие прихожане стали расходиться, многие плакали.
— Сойдешь
— Ну хорошо, — сказала она. — Только не потеряйся.
— Нет-нет.
Он уже уходил, когда она поймала его руку.
— Папа?
— Что, малышка?
— Смотри не урони ее, — прошептала Элли.
Луис подошел к остальным, и Джуд представил ему племянников, которые на самом деле были троюродными или еще более дальними родичами... Потомками брата отца Джуда. Они были здоровыми молодыми парнями, очень похожими друг на друга. Брату Нормы было за пятьдесят, и, несмотря на скорбь, он держался молодцом.
— Рад познакомиться, — сказал Луис. Он чувствовал некоторое неудобство — чужак в семейном кругу.
Они покивали головами.
— Как Элли? — спросил Джуд. Она уже ждала в вестибюле, заглядывая в дверь.
«Конечно — вдруг я испарился, как дым», — подумал Луис, почти улыбаясь. Но следом возникла другая мысль: «Оз Великий и Узасный», — и улыбка потухла.
— Вроде нормально, — сказал Луис, помахав ей рукой. Она помахала в ответ и скрылась. Луис поразился, насколько взрослой она выглядела в этот момент.
— Вы готовы? — спросил один из племянников.
Луис кивнул.
— Осторожнее с ней, — напомнил Джуд. Голос его был хриплым. Потом он повернулся и медленно, опустив голову, пошел к выходу.
Луис подошел к левому заднему краю серого гроба «Вечный покой», который Джуд выбрал для жены. Они вчетвером медленно взяли гроб и вынесли его на улицу, в февральский мороз. Кто-то — должно быть, церковный сторож — посыпал заснеженную дорожку слоем золы. У обочины стоял похоронный «кадиллак», выдыхающий белые выхлопы в холодный воздух. Рядом прохаживались распорядитель похорон и его сын, готовые подхватить гроб, если кто-нибудь из них поскользнется.
Джуд тоже стоял там, глядя, как они выносят гроб.
— Прощай, Норма! — сказал он, закуривая. — Мы скоро увидимся, старуха!
Луис похлопал его по плечу, а брат Нормы подошел с другой стороны, предоставив племянникам (или кто там они были) ставить гроб в машину. Эти племянники выросли вдалеке; они помнили лицо Нормы только по фотографиям и редким визитам, во время которых они угощались ее пирогами и пили пиво с Джудом, не особенно интересуясь его побасенками и предпочитая, может быть, в это время сидеть у себя дома и смотреть бокс по телевизору.
Семья Джуда теперь ушла в прошлое, как спутник, покинувший планетную орбиту. Да, в прошлое. Фотографии в альбоме. Рассказы, в которых у нее еще не было артрита, а кровь оставалась молодой и горячей. Это прошлое не нуждалось в ней живой. И, если тело человека — это только конверт, содержащий в себе душу, как думают верующие, то для этих крепких парней прошлое было письмом, которое они никогда не прочтут.
«Храни Бог прошлое», — подумал Луис и вздрогнул, представив день, когда его внуки — если у Элли с Гэджем будут дети, — станут вот так же хоронить его.