Кошачьи врата : Преданья колдовского мира. Кошачьи врата
Шрифт:
Герта поехала по северной дороге и стала искать знакомые ориентиры. Если она права, именно по этой дороге несколько месяцев назад она направлялась к святилищу Гунноры. И теперь следовало найти какую-нибудь скалу или участок местности, которые она помнит.
У развилки не оказалось подходящего места для лагеря. Дул ветер, холодный, без всяких признаков весенней мягкости. Герта сняла колыбель с седла и поставила её перед собой, прикрыв плащом, чтобы хоть немного защитить ребёнка.
В начале вечера по склонам холма двинулись тени. Но Герта продолжала двигаться, потому
Лошадь, шедшая с опущенной головой, вдруг заржала. Сзади отозвался пони. Герта сама произнесла голосом, хриплым от холода и долгого молчания:
— Удачи этому дому и тем, кто живёт в нём.
Дверь раскололась, половинки скользнули в стены. Вперёд устремился золотой свет. Лошадь не дала Герте возможности колебаться, она прошла в дверь и остановилась во внешнем помещении, а не на настоящем дворе. Оба животных казались спокойными и довольными, словно пришли к себе домой.
Герда, с затёкшим онемелым телом, чувствуя, словно проехала целую вечность, спешилась.
«Входи с миром».
Голос доносился из воздуха. Герта вспомнила, что так же было и в её первое посещение святилища. Она с сомнением посмотрела на лошадь и пони. С них нужно снять груз. Они хорошо поработали и заслужили отдых.
«Входи, — перед ней открылась вторая дверь. — За добрыми животными присмотрят, как и за всеми, кто приходит с миром».
Герту уже заполнило ощущение тепла, освобождения от тяжести. Она больше не колебалась и прошла вперёд. У второй двери достала из ножен длинный кинжал и оставила его на полу, потому что в зал Гунноры не входят с оружием.
Вторая комната была точно такой, какой она её помнила: стол с едой, всё готово для подкрепления путника. Зашевелилась в своей корзине Эльфанор, испустив негромкий мяукающий крик. Большие глаза опять смотрели в лицо матери, и никогда ещё Герта не была так уверена, что в этом маленьком изуродованном теле живёт разум, гораздо более древний, чем плоть и кости.
Она ожидала протестов ребёнка, а может, и того, кто обитает в этой комнате. Можно ли приносить проклятое существо в свет, противоположность этого проклятия? Но кроме первого крика, Эльфанор не испустила ни звука, и других ответов тоже не было. Герта опустилась на стул, левой рукой держа девочку, а правую протянула и взяла кубок, от которого поднимался пар: согретое вино, приправленное травами, привет путнику после долгого дня пути по холоду.
Она выпила. И стала есть густую похлёбку, сытную пищу, наполнявшую тело силой, успокаивающую мысли; ни разу после посещения святилища она не испытывала такого удовлетворения едой.
Наевшись, она откинулась в кресле и заговорила, обращаясь к огням двух ламп, освещавших комнату.
— Тому, кто дал еду, благодарность от чистого сердца. Благодарность за приют. Той, что правит здесь… — тут Герта заколебалась. Она не могла подобрать нужных слов. И впервые ясно осознала, что сделала.
По другую сторону стола открылась вторая дверь. За ней свет был более тусклый. И комнату заполнил аромат цветов, как в самый разгар лета, послышался безголосый шёпот, какой можно услышать на берегу весёлого ручья, гудение довольных пчёл, занятых сбором урожая, лёгкое дуновение ветерка, шевелящего цветущие ветви.
Та, что живёт здесь, кажется, не осуждает её, как осуждает себя она сама. В сердце Герты вспыхнул лёгкий огонёк надежды. Волоча загрязнённую в дороге юбку, она пошла вперёд, не медленно и неохотно, но как человек, знающий свою цель и стремящийся к ней.
Её окружили щупальца дыма, аромат стал сильнее. И Герте показалось, что он приобрёл материальные очертания, навстречу ей двинулось множество рук. Спотыкаясь, чуть одурманенная сильным ароматом, Герта наткнулась на лежанку. И тяжело легла на неё. Глаза её закрылись.
Свет, золотой, как осенние яблоки, богатый, как то золото, что ценят люди. Он поднимается от пола и уходит высоко вверх, и Герта, как ни задирает голову, не может увидеть его вершины. Герта видит только, что столб света не сплошной, хотя взгляд её не способен проникнуть сквозь него. Свет пульсирует в ритме биения её сердца.
И хоть этот столб прекрасен, есть в нём что-то страшное, почти грозное. Герта, не отдавая себе отчёта, преклоняется перед ним. Она хочет протянуть руки, просить прощения; но руки её не отрываются от того, что она несёт. И она отводит глаза от света и смотрит на свою ношу.
Ребёнок, человеческий ребёнок, с подлинно человеческой внешностью, но тёмный, мрачно тёмный. И на нём свет столба пробуждает ответ, искру, ясную и золотистую.
— Леди… — Герта не думает, что говорит вслух. В этом месте слова исходят прямо от сердца, от самой сердцевины разума, и в них может быть только истина. — Я согрешила против жизни, которая есть добро. И пусть наказан будет не ребёнок, а я. Невинные не должны страдать из-за виновных.
Свет вспыхивает так ярко, что обжигает ей зрение. Бегут слёзы. Или это слёзы, которые она не выплакала с тех пор, как люди совершили над ней зло и поймали в эту грязную сеть?
Герта ждёт ответа. И когда не получает его, в ней пробуждается страх. Ей приходится призвать всю свою силу и храбрость, чтобы не закрывать глаза и продолжать смотреть на этот обжигающий свет. Она дрожит, ей кажется, что её охватывает холод, отрезает её не только от милости света, но и вообще от жизни всех остальных людей.
Она начинает плакать. Если её ждет смерть, тогда…
— Не ребёнок! — её слова не просьба, а скорее требование. И тут же она пугается ещё больше, потому что здесь не требуют, здесь только умоляют и молятся.
Свет мгновенно исчезает. И Герта видит что-то ещё…
Перед ней скалы, размещённые определённым образом. Они образуют колесо. Она словно висит в воздухе над этим колесом. И хоть с поверхности оно выглядит по-другому, Герта узнаёт, что видит. Она дважды видела это место. Обиталище Жаб.