Кошачий мёд: книга экзистенциальных новелл

Богданова Вера

– Знаете, – человечек наконец смог вставить слово в длинную тираду сына, – а я и есть самый настоящий профессор, и вы… ты прав, я – говно полное, я – ничтожество, я… да ничего я не стою!

– Ну и ну! Заговорил, голос поднял! Я – такой да сякой. А вот скажи, женщину вон ту хочешь?

– Да какую женщину!? Я…

– Да ту, блондинку! Не делай вид, что не понял меня. Честно, да или нет?!

– Я, нет, то есть… То есть, не знаю, – замямлил профессор.

– Хочешь, значит. Так вот иди и познакомься с ней.

– Я!? – человечек удивился до крайнего

испуга. – Нет. Нет. Нет. И нет. Человеку не полагается вот так, быть вот таким животным!

– Стоп, стоп. Стоп! – сын встал на месте, и вся компания остановилась, даже Кай. – Вот что, профессор, денег дай.

– Что?

– Что слышал. Денег, говорю, дай – немного, рублей сто.

– Зачем это?

– Дай, не пожалеешь.

– А, да что уж там! – раздраженно сказал человечек и достал аккуратный старый потертый кожаный кошелечек и отсчитал сперва сто, потом – двести, потом поморщился и протянул бродяге весь кошелек.

– Эй, ты чего? – сын поднял бровь.

– Берите, праздник вам будет, мне это больше не надо.

– Да ты ебанулся, мужик?! – сын выхватил две сотки из его руки, но кошелька не тронул.

Он убежал куда-то с деньгами, а профессор остался со старым бродягой и котом. Он переминался с ноги на ногу и напряженно молчал, отец присел на бордюр, обхватил голову руками и стал что-то бормотать, а Кай лег рядом.

– Ну, что, котик? – обратился к Каю человечек. Он говорил отрывисто и задыхался в своем пальто от жары, на лбу выступили капельки пота, руки дрожали. Кай посмотрел в ответ, немного печально, с кошачьей улыбкой.

– Ну что ты так смотришь!? Как в душу, и … – человечек наклонился к Каю и зло зашептал ему на ухо: – Зря ты рассказал этим бродягам нашу общую тайну, зря, котик, ничего хорошего из этого не выйдет!

А Кай глядел сквозь очки прямо в глаза профессора, смотрел неотрывно, и невозможно было понять, то ли он все понимает, то ли не понимает совсем ничего.

– Держи! – закричал прямо в ухо профессору сын.

– Что? Что? Кто? Я? – человечек забавно подпрыгнул на месте и завертел головой.

– Конь в пальто! Ты. На, вот, – сын всунул ему в руку красную-алую-закатную розу, одну, а сам приложился к новой, только что откупоренной бутылке портвейна.

– Зачем мне все это? – в одной руке профессора все еще была бутылка, а вторая теперь была занята розой.

– Это ты дай сюда, – сын отобрал бутылку, – а сам иди и познакомься с ней.

– Я!?

– Мать твоя!

– Но, позвольте…

– Хуёльте! – сын поставил обе бутылки на асфальт. Одну из них тут же ухватил, казалось, дремавший отец, сделал несколько глотков, обнял бутыль и весь как-то сжался, съежился, словно ему было холодно. Сын же схватил профессора за плечи и подтолкнул в сторону блондинки, которая все еще сидела на скамейке и что-то упорно высматривала на экране смартфона.

– Я не могу! – закричал человечек. – Не могу и не могу, и все!

– Не хочу, не буду, да-да, слышали это уже! Давай, вперед, мужик, только действие, только свобода, только ветер и только солнце! Пошел!

– Да не могу я!!! – в отчаянии закричал человечек. – Ведь я всего лишь человечек!

– Так стань Человеком! Языка, что ли, нет? Рук? Ног?

– Не в этом дело! – профессор впервые повысил голос, он дрожал от страха и ярости.

– Я тебе, сука, сейчас пинка дам, чтобы полетел к ней на всех парах!

– Не могу! Я вам ясно сказал, молодой человек, и вообще, в конце-то концов, что вы себе позволяете! Я…

– Головка от хуя! – закричал сын во всю глотку. – Ты никогда в жизни ни на что не решишься, так и будешь сидеть в своей пыльной херне! Повеситься можно от твоей жизни. Меня тошнит от тебя, реально тошнит! А ты можешь подохнуть в любой момент, хоть сегодня вечером! Как жил крысой, так и помрешь…

– ДОВОЛЬНО! – взревел профессор громким, ясным, яростным и немного дрожащим голосом. – Это не ваше дело! Не ваше дело! Кто вы такой, почему лезете в мою жизнь?! Я вас знать не знаю, катитесь к черту! Катись к черту! Катись к черту! – голос человечка ослабевал и давал хрипотцу, его била крупная дрожь, он бросил цветок на землю и растоптал алые лепестки. Кажется, он плакал, всхлипывал в наступившей тишине и прятал лицо. Сыну нечего было ответить, и человек быстро-быстро зашагал прочь. Кай громко замяучил.

– Уж ты-то не добавляй… – сказал коту хриплым голосом сын и закурил сигарету. – Я как лучше хотел, эх, бать, а ты чего думаешь? Батя?

Отец сидел, покачиваясь из стороны в сторону, он обнимал пустую бутылку.

– А, старый черт, опять наебенился, и что нам теперь делать? Эх… – сын вырвал пустую бутылку из рук отца и с размаху разбил ее об асфальт. Прохожие вздрогнули, спрятали взгляды и отошли от греха подальше. Сын сел на бордюр рядом с отцом и обнял его.

– Эх, батя, батя, эх, жизнь моя жестянка…

***

Отец отчего-то заплакал и обоссался, а сын, обнимая его, шептал что-то ласковое на ухо. Кай тоже терся о морщинистую руку старика. Потом все замолчали, прислушиваясь к биению своих сердец, к дыханию и преходящим мыслям.

– Так, – отец неожиданно встал, разорвав оцепенение, пошатнулся. – Пошли.

– Куда? – ответил сын тусклым голосом.

– Мы сегодня куда-то шли, бляха-муха, раз шли – надо идти…

– Куда, бать?

– А куда ты этого прохвестора отправил?

– В пизду! – развеселился сын. – Я ему жену найти хотел.

– Да не, куда мы шли-то?

– Так туда, – сын ткнул пальцем куда-то вперед. – Ты сам туда хотел.

– Куда?

– Да я-то откуда знаю, ты ж хотел идти! – вспылил Сын, резко замолчал и радостно воскликнул: – А-а-а! Так мы на мост хотели пойти, на этот прекрасный старый чертов ебучий мост через бездну!

– Вот и пошли, – пробубнил отец.

– Батя, а ты уверен? Ну, типа, там полиция, все дела…

– Бре-е-ехня!

– Чутье у тебя отменное, как у старого пса! Раз брехня – то брехня, батя у меняя не пиздабол! – сын посмотрел на Кая и вставил в зубы очередную сигарету. – Бать, а че делать-то там будем?