Кошечка в сапожках
Шрифт:
— Вы можете сказать мне, мистер Холлман, ей посылали готовые отпечатки?
— Не думаю, — ответил Холлман, — фильм еще не был закончен. Я знаю, что она еще продолжала работать над ним, когда затребовала назад негативы. А что? Она решила связаться с другой лабораторией?
— Извините, а что вы имеете в виду?
— Работу, которая понадобится ей в дальнейшем.
— Я пока не… она не была удовлетворена работой, которую вы…
— Да, когда затребовала назад непроявленные негативы.
— Что-что?
— Негативы.
—
— Да, сэр.
— Назад во Флориду? И вы ей выслали?
— Негативы? Да, сэр. Я тоже удивился. Я думал, мы хорошо справляемся со своей работой. Я надеялся, что мы доведем этот фильм до конца. А она отвалила. И я спрашиваю себя: в чем дело? Негативы — вещь нежная, даже пылинка может их поцарапать. Я не знаю, почему она решила, что у нее они будут в большей сохранности, чем в лаборатории. У нас — помещение с искусственным климатом. Единственное, что я могу предположить, — это то, что она решила обратиться в другую лабораторию. Как бы то ни было, мы вернули ей негативы. Ничего себе клиентка, да?
— По почте?
— Нет, сэр, со специальным курьером. Мы серьезно относимся к негативам. Я хотел быть уверен, что она получила их в целости и сохранности.
— И сделали это?
— Да, сэр.
— Когда они были доставлены?
— Я могу уточнить, если это вам необходимо, — сказал Холлман.
— Да, пожалуйста.
— Подождите.
Генри ждал. Он слышал бумажный шорох на другом конце провода. Наконец услышал голос Холлмана.
— Они были отправлены со специальным курьером семнадцатого ноября. Мы представили счет за авиабилеты и прочее, у вас должен быть погашенный чек.
— Да, я… да, конечно, есть, — заверил Генри, — на какой адрес вы их отправили?
— Помпано-Уэй, 1143, — ответил Холлман, — Калуза, Флорида.
Это ее дом, подумал Генри.
— Мистер Холлман, — сказал он, — когда вы говорите, что она могла обратиться в другую лабораторию…
— Да, только это мне и могло прийти в голову. Люди обычно предпочитают хранить свои негативы здесь, после того как получат отпечатки. А она внезапно потребовала их вернуть. Я сразу подумал о другой лаборатории, а что еще? Магнитофонные записи тоже. Она их тоже потребовала вернуть.
— Что вы имеете в виду?
— Звукозаписи. Она потребовала, чтобы и их вернули.
— И вы вернули?
— Конечно.
— С курьером?
— Да, в той же упаковке.
— На тот же адрес?
— Да, сэр.
— Тогда у вас ничего не осталось?
— Ни хрена, — ответил Холлман, — все в ее теплых ручках.
— А вы не представляете, что это может быть за лаборатория? В которую она могла обратиться?
— Нет.
— Понятно, — сказал Генри, — понятно.
Он замолчал, не зная, что сказать. Он чувствовал себя так, словно ему нанесли удар под дых.
— Ну… — наконец произнес он, — тогда эти чеки, которые здесь у меня, они полностью оплачены? Больше задолженности нет?
— Все в порядке, — ответил Холлман.
— Ну, хорошо, большое спасибо, сэр, — сказал Генри.
— Когда вы увидите ее, передайте, что, по-моему, она совершила большую ошибку, — сказал Холлман и повесил трубку.
— Мать твою! — выругался Генри и, швырнув трубку, снова стал рыться в чеках.
В тот понедельник Тик и Моуз получили первую настоящую наводку на Джейка Барнза.
Вечером в субботу Ким — девица в черном нижнем белье из «Голой правды» — сказала им, что его настоящее имя Джейк Делани, в чем они сразу же усомнились, потому что «Делани» ирландская фамилия, а «их» Джейк был черным как ночь. Более того, он жил не в Ньютауне, как большинство калузских чернокожих, а на Фэтбэк-Кей, где проживали в основном белые.
Тик начал думать, что спустил пять сотен в сортир.
Ким продолжала объяснять, что тетка Джейка замужем за белым по имени Фред Делани и что они воспитали Джейка, после того как его мамаша кинулась в Нью-Йорк на поиски человека, бросившего ее с пузом. Но не того, что бросил ее с Джейком, а другого человека. Джейку было в то время десять лет, он был симпатичным мальчиком и никогда больше не увидел своей матери. Никогда он также не узнал, кого мать носила в своем чреве, когда сбежала. Тетка со своим белым мужем взяли его к себе и дали свою фамилию — Делани. Ким не могла вспомнить его настоящей фамилии или как его назвали при рождении, потому что люди обычно считают, что только имя, данное при рождении, — подлинное, даже если они сменили его в законном порядке в двенадцать лет, а сейчас им все восемьдесят.
В Америке так просто сменить имя, сказала Ким, явно довольная собой, потому что сама сменила свое имя на Ким Арден два года назад, хотя люди продолжали называть ее Мэри Андроссини, как она была названа при рождении. Но теперь оно не считалось ее подлинным именем, и у нее было решение суда, подтверждающее это. Впрочем, все это сплошная фигня, сказала она.
Тик с еще большей уверенностью подумал, что его пять сотен баксов не принесут ничего, кроме долгого пустого трепа.
Как бы то ни было…
Дело было в том, что…
Джейк жил в доме на Фэтбэк-Кей, потому что служил шофером у богатой пары, наезжающей сюда из Чикаго в период с января по май, а остальное время он присматривал за домом, а заодно и за множеством похотливых белых девочек, которых он раскладывал на королевской постели в спальне на втором этаже с видом на залив, и проделывал с ними такое, о чем они даже и мечтать не могли, потому что он был зверски сексуален, этот Джейк Делани. Он мог заполучить любую девушку на пляже — белую, черную, серо-буро-малиновую, он был чертовски талантливым! Ким, потупив глазки, призналась, что и сама поддалась на чары Джейка, вот почему она так много о нем знает. Джейк был не только великолепным любовником, но и вообще очень общительным и разговорчивым парнем.