Кошка в сапожках и маркиз Людоед
Шрифт:
Встав с колен, я отряхнула платье и снова села на постель, взяв руку Марлен в свою.
– А что ты слышишь? – спросила я. – Может, камни говорят с тобой? Всё-таки, ты – хозяйка этого замка. Может, ты понимаешь их язык?
Несколько раз Марлен порывалась что-то сказать, но прикусывала нижнюю губу и молчала. Я не мешала ей, покачивая её руку в своих. Надо проявить терпение, чтобы эта маленькая девочка перестала бояться, перестала дичиться и, наконец-то, открыла своё сердце.
И я дождалась ответа.
–
Я долго убеждала Марлен, что ей почудилось, что это всего лишь ветер завывает в вентиляционной шахте. Она возражала мне шёпотом, но я завернула её в одеяло, прилегла рядом и обняла, нашёптывая, что всё почудилось, и что завтра будет новый день, и мы пойдём в гости к месье Лиленбруку, где будем петь и играть на музыкальных инструментах.
Постепенно Марлен затихла, глаза её закрылись, и она уснула.
Посидев рядом с ней ещё немного, я убедилась, что сон девочки крепок, и на цыпочках вышла из комнаты, тихонько закрыв дверь.
Несмотря на умиротворение, царившее теперь в детской, и на тишину в замке, в моей душе не было ни умиротворения, ни тишины. Меня трясло от злости, от негодования, и я готова была прямо сейчас устроить Огресту головомойку, за то что он позволил сплетникам до такой степени запугать Марлен. А ведь всего-то нужно было – нормально поговорить с девочкой, отвлечь её от мрачных мыслей!.. Нужно, чтобы ребёнок гулял, играл с другими детьми, шалил, ходил в гости!..
Часы в холле пробили одиннадцать, и я вполне могла бы отложить выполнение своих рабочих обязанностей на завтра, но как можно было отложить на завтра то, что требовало объяснений сегодня?!.
Дверь спальни маркграфа открылась, и оттуда появился Планель, тащивший пустые вёдра.
Скверная примета, но и это меня не остановило.
– Месье маркиз у себя? – спросила я коротко.
– Да, у себя, - кивнул Планель. – А что…
Не дослушав, я решительно направилась к спальне.
– Барышня! Подождите! – переполошился Планель. – Уже поздно…
– Лучше поздно, чем никогда, - процедила я сквозь зубы.
– Подождите! – шёпотом закричал слуга, боясь разбудить Марлен, поставил вёдра и бросился за мной, но не успел.
Распахнув дверь без стука, я ворвалась в спальню Огреста, и набросилась на него с порога:
– Вы чего добиваетесь, месье?! – меня так и распирало от злости. – Вы хотите, чтобы Марлен заикалась при одном вашем виде?
Огрест стоял посреди комнаты, держа в руках простыню.
Решил сам постель перестилать, что ли? Постеснялся попросить об этом Лоис или свою любимую госпожу Броссар?
– Барышня! – Планель влетел следом за мной в комнату. – Вам сюда нельзя!
Хмурый взгляд маркграфа заставил его остановиться и замолчать, а потом Огрест посмотрел на меня.
Я не стала ждать, пока услышу очередную проповедь «не-лезьте-не-в-своё-дело», и перешла в наступление.
– Мало того, что вы подпитываете и никак не опровергаете глупые сплетни, - чеканила я, тыча пальцем в сторону маркграфа, - мало того, что вы позволили кому-то запугать Марлен рассказами о ведьмах, проклятиях и прочей ереси, вы ещё и сами вовсю стараетесь! Бродите ночью по замку, чтобы полопать вкусностей тайком, а бедная девочка уверена, что это стонет её мать, которую вы много лет держите взаперти!
– Барышня… - сдавленно позвал Планель и осторожно кашлянул, но я даже не оглянулась, а Огрест продолжал молча смотреть на меня – пристально, исподлобья.
И держал свою дурацкую простыню, будто хотел за неё спрятаться!
– Я требую, - продолжала я, стараясь говорить хладнокровно, но волновалась всё сильнее, - требую, чтобы вы немедленно поговорили с Марлен, развеяли все её страхи и позволили ей жить нормальной жизнью нормального ребёнка. Иначе я напишу жалобу королю! Вас лишат опекунства, и…
– Пойду, с вашего позволения, - пробормотал Планель.
Тихо стукнула закрывающаяся дверь, но ни я, ни Огрест не обратили на это внимания.
– Вас лишат опекунства и оштрафуют, - продолжала я. – И ещё я позабочусь, чтобы в Шанталь-де-нэж больше не разводили о вас глупых сплетен. Все узнают правду! Что вы – чёрствый, эгоистичный, холодный человек, которому лишь по недоразумению доверили детскую жизнь!
Тут мне понадобилось взять паузу, чтобы перевести дыхание, и Огрест впервые заговорил.
– Высказались? – спросил он угрюмо.
– Ещё не всё! – я снова ткнула в его сторону пальцем. – Вы…
– Может, хоть отвернётесь? – перебил он меня. – Будьте добры, выскажите свои обвинения в стену. А я пока оденусь, с вашего позволения. Я, вообще-то, хотел принять ванну, если вы не заметили.
– Вы… - только тут я заметила, что Огрест, действительно, прикрывается простынёй.
Взгляд мой скользнул за него, к зеркалу, и оно услужливо показало мне отражение маркграфского тыла – без намёка на какую-либо одежду.
Я находилась в спальне у абсолютно голого мужчины, и нас с ним разделяла лишь простыня.
– Боже… - выдохнула я, машинально отворачиваясь к стене.
– Да, самое время для молитвы, - съязвил Огрест. – После такой-то отповеди.
Я слышала, как шуршит ткань, и чувствовала себя невероятно глупо. Весь воинственный запал разом потух, и грозить штрафами и оглаской уже не хотелось.
– Нам лучше поговорить завтра, месье, - сказала я голосом монашки и мелкими шажочками двинулась к выходу.
– Спокойной ночи.