Кошки бродят по ночам
Шрифт:
– В некотором смысле.
– Вы знали, что сержант Селлерс собирался зайти к вам утром?
– Да.
– И вы решили, что уместней разговаривать в офисе, чем дома?
– Совершенно верно. Я хотел избавить себя от придирок тещи по поводу миссис Корниш.
– И перед нашим приездом вы вызвали Имоджен и принялись ее отчитывать? Что вы ей сказали?
– Что она знала информацию, которую не имела права разглашать.
– Что она ответила?
– Она якобы пыталась успокоить миссис Голдринг, поскольку решила, что это самый лучший
– А что вы на это сказали?
– Что я в состоянии принимать решения сам по поводу ведения дел.
– Прекрасно, продолжайте. Что случилось потом?
– Потом она стала говорить дерзости, и я потерял терпение, сказав, что своей неосмотрительностью она поставила меня в крайне неприятное положение.
– Какие именно слова вы употребили?
– Я сказал, что она слишком много треплет языком.
– И что потом?
– Она стала плакать.
– Продолжайте. Я не могу сидеть здесь так долго, выцеживая из вас слова в час по чайной ложке. Что произошло? Она принялась плакать, тогда вы ее уволили, так?
– Нет, я ее не увольнял. Она встала и, не говоря ни слова, вышла из кабинета и села за пишущую машинку.
– Продолжая плакать?
– Думаю, что так.
– Тогда вы поднялись, пошли за ней и…
– Нет, я этого не сделал.
– Что же вы сделали?
– Я сидел и ждал… Потом пришли вы.
Берта сердито сказала:
– Проклятие, почему вы не пошли и тут же не уволили ее, не покончили с этим сразу?
– Потому что я еще не был уверен, что должен ее уволить. Я потерял самообладание и хотел еще раз все обдумать.
– Но вы собирались уволить ее, когда она успокоится.
– Откровенно говоря, миссис Кул, я точно не знал, что мне делать.
– Вы, без сомнения, не собирались оставлять ее дольше у себя на службе, – подсказала Берта.
– Ну, я не был уверен, и я, наверное, был виноват, но только частично.
Берта с досадой произнесла:
– Все, что вам надо было сказать, так это то, что вы собирались уволить ее из-за этой неосмотрительности; что вы наконец решились и единственной причиной, по которой вы не сделали этого раньше, было ваше нежелание докучать ей, пока она не успокоится. Вы не хотели сцен. Вы решили подождать, когда мы с сержантом Селлерсом уйдем, и тогда сказать ей, что вы больше не нуждаетесь в ее услугах. Когда вы это подтвердите, то будет ясно, что она уволена не из-за моих слов в ее адрес. Вы меня поняли?
– Да, юридическую сторону дела я понял.
– В этом и состояла вся проблема, – сказала Берта. – Но мне пришлось вытягивать из вас это, а вы тянули веревку изо всех сил назад, словно испуганная лошадь. Только, ради бога, не размазывайте то, о чем мы с вами наконец договорились с таким трудом.
– Но поскольку я ценю юридическую сторону дела, миссис Кул, боюсь, что не смогу вам помочь.
– Что вы хотите этим сказать?
– В то время я не собирался увольнять мисс Дирборн. Это решение я принял позже.
Берта вздохнула.
– Хорошо, во всяком случае, я могу положиться на вас и дать показания, что у вас был с ней разговор по этому поводу.
– Нет, миссис Кул!
– Что «нет»?
– Категорически нет. Тогда меня спросят, в чем я упрекал ее… и если обнаружится, что мне пришлось отчитать ее за то, что она сказала моей теще, тогда миссис Голдринг никогда мне этого не простит. Она заявит, будто я пытался что-то утаить, а она как мать Мейбл… Нет, миссис Кул, я ничем не могу вам помочь. Это только между мной и вами. Даже если в суде меня спросят, то я буду отрицать, что у меня с мисс Дирборн произошло какое-либо объяснение. Я должен это сделать.
Берта Кул медленно поднялась, сердито глядя на Эверетта Белдера.
– Сумасброд! – бросила она и стремительно вышла из офиса.
Глава 11
Вопрос о злом умысле
Роджер П. Друмсон, старший компаньон компании «Друмсон, Холберт и Друмсон», закончил чтение иска и посмотрел поверх очков на Берту Кул.
– Насколько я понимаю, миссис Кул, вас наняли выяснить, кто написал те письма. У вас были обоснованные причины быть уверенной, что их написала истица?
– Да.
– Это хорошо. Очень хорошо! Так какие были причины?
– Я знала, что они были напечатаны высококвалифицированной машинисткой на портативной машинке. Имоджен Дирборн действительно печатала записку своему начальнику на машинке.
– Как вы это узнали?
– Я сравнила стили и шрифты.
– Нет-нет. Я хочу спросить, как вы узнали, что она напечатала их на той самой пишущей машинке?
– Она сама об этом сказала.
– В присутствии свидетелей?
– Да.
– До того, как вы предъявили это обвинение?
– Конечно. Прежде чем нанести главный удар, я убедилась в правильности своих подозрений.
Друмсон вернулся к рассматриванию иска, нахмурился и с порицанием взглянул на Берту.
– Вы назвали ее прохвосткой, миссис Кул?
– Да.
– Это плохо.
– Почему?
– Это предполагает предумышленность ваших действий.
– Какое, черт возьми, это может иметь отношение к делу?
На лице Друмсона появилась отеческая, слегка покровительственная улыбка.
– Видите ли, миссис Кул, закон предусматривает определенную неприкосновенность для лица, которое действует добросовестно и без злого умысла, как должно поступать благоразумное лицо. В глазах закона существуют определенные отношения, которые можно назвать привилегированными, но для того, чтобы воспользоваться их преимуществом, лицо должно показать, что все, что оно говорило, честно и без злого умысла.
Как я понимаю ситуацию, вы – частный детектив и наняты Эвереттом Белдером для того, чтобы узнать, кто написал эти письма. У вас были веские основания считать, что данным лицом является та секретарша. Это была ошибка, но ошибка честная, которую может совершить каждый.