Кошмары Аиста Марабу

Уэлш Ирвин

Я был Серебряным Серфером, глядя на лазерные лучи, я несколько раз облетел вокруг Вселенной, вздымаясь и паря вместе с музыкой. Когда тема достигла пика развития, у меня создалось ощущение, что мы с Дори и Полой – это целый мир, мы и люди вокруг нас. Я был один на один с ними и с собой и не хотел терять это ощущение. Даже когда вырубили музыку, спустя несколько часов, которые показались мне минутами, я все еще парил.

Чувства переполняли меня. Все, о чем трепался Брайан и другие пацаны из кэжуалсов, о которых поговаривали, что, мол, дорэйвились – совсем размякли, оказалось правдой и даже более того. Это была полная эйфория… такое должен испытать в жизни каждый,

чтобы на смертном одре можно было бы, не кривя душой, сказать, что он не зря коптил небо на этой планете. Я представлял себе жалких людишек в офисах, видел их многоэтажные клетушки, видел их в очереди за пособием и на пике карьеры, их букмекерские конторы и яхт-клубы… да по хуй дым. Их ограниченность была для меня очевидна, как и полная неспособность противопоставить что-либо нашей альтернативе. Я знал, что это рискованный путь; такой кайф безопасным не бывает. Однако вернуться я уже не мог и не хотел. Ни за что. Мне не за чем было возвращаться…

Как и теперь, мне незачем карабкаться наверх-

Смотри на меня в ночи,

Мне вовсе не надо скрываться

От пристальных взглядов твоих.

Ты столько во мне разглядишь,

Что я о себе и не знала,

Пока не узнала тебя…

Блядский хуй, давай же, Рой, мешок с дерьмом, иди глубже, иди вперед, возвращайся к Марабу или оставайся в своих воспоминаниях, не важно где, все равно повторится та же грустная история, опять будет то же самое-так что давай ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

ГЛУБЖЕ

и вот Сэнди вернулся, и я думаю про себя: да пошло оно все на хуй.

– Давай-ка притормозим, Сэнди, – говорю я.

– Чего? – откликается он, немного сбитый с толку.

– Я вот думаю, с чего бы нам спешить в бой с Марабу? Почему мы должны нестись туда, пытаться все уладить? Это дело Доусона, террористов и Марабу… Сам подумай, ну что нам такого сделал старикан Джонни Марабу? Давай-ка лучше продолжим наш пикник! Нас это вовсе не касается. У нас тут джем, мед, масло, и гора просто расчудесного домашнего хлеба. Мы…

– Харе пургу гнать, Рой. Это нас еще как касается, – отрезает Сэнди, лицо его сурово.

– А что, мы не можем устроить маленький пикник, как в старые, добрые времена?

– Нет, не можем. Старых, добрых времен уже не вернешь, – холодно говорит Сэнди.

– Не вернешь… – уныло повторяю я, – …никогда. Я чувствовал себя как побитый пес. На самом деле мне было наплевать. – Ладно, пошли.

Мы отправляемся в сторону коттеджа, Сэнди поворачивается ко мне:

– Прости меня, Рой, я был немного резок. Надеюсь, теперь ты понимаешь, что поставлено на карту. Думаю, мы сможем найти время сделать остановку на пикник ради воспоминаний о старых, добрых временах, – ухмыльнулся он.

– Спасибо, Сэнди, я очень ценю это. Ради воспоминаний о старых, добрых временах, – улыбнулся я. Сэнди – парень, что надо, спору нет.

Он настоящий-

Бриллиант-ы бессмертны…

Бриллианту – на пальце сверкать,

А мужчинам – в ночи исчезать.

И поскольку все смертны мужчины,

Я не вижу разумной причины

От несчастной любви умирать…

Нет. Подавайте мне старые, добрые времена…

Тех времен уже никогда не вернуть-того, что было в Манчестере-после того, как мы вышли из клуба-уличные огни сверкали как бриллианты.

То, что я ссал хавать экстазин, наверное, было связано с тем кислотным бэд-трипом, но оказалось, что это совсем другое дело. Я владел собой полностью. Никогда я еще не испытывал такой степени самообладания.

Когда закончилась музыка, я чуть не помер от печали. Глаза были на мокром месте, но это меня не смущало. Я больше не боялся показаться

слюнтяем. Я видел, каким болезненным уродом, малодушным, пафосным придурком я был, всю жизнь стесняясь выражать свои эмоции. Однако я не слишком корил себя; это уже не имело значения.

Мы поехали к Дори. Там мы пили чай, и я рассказывал им о себе; ни перед кем я так еще не раскрывался. Я говорил о своих сомнениях и страхах, о том, что выводит меня из равновесия. Они поделились со мной своими проблемами. Мы сопереживали друг другу; нам было хорошо. Это была не притворная близость представителей среднего класса, когда они дают друг другу бессмысленные советы, и небезумные бредни несвязных повествований на хиппов-ских посиделках. Просто три тусовщика сидели и делились своими впечатлениями от жизни. Я мог говорить практически о чем угодно, изнасилование и моя семейка оставались табу, но это было мое решение.

Не проблема. Проблем вообще не было.

После этого я каждые выходные обжирался экстазином и клубился. Через несколько месяцев в Манчестере у меня уже было больше приятелей, чем осталось дома.

Сложность заключалась в том, что мне это настолько нравилось, что все остальное казалось полным дерьмом. Нет, не так, в этом состоянии я с полной ясностью понимал, что все остальное и есть дерьмо. Работа – дерьмо, дерьмовая неизбежность.

В итоге мы с Дори стали спать вместе. Мы нравились друг другу, и в наши отношения никто не вмешивался. Рано или поздно это должно было случиться. Я волновался, получится ли у нас секс, ведь с тех пор, как это случилось, у меня никого не было. Когда мы трахались первый раз, я был в таблетке, и мне было все равно; с тех пор любовью мы занимались, только когда я жрал экстазин. Однажды она сказала:

– Знаешь, чтобы заняться со мной любовью, необязательно накачиваться экстази.

Мы отправились в койку. Я дрожал, боясь раскрыть свою сущность без воздействия препаратов. Мы немного поцеловались, и меня перестало трясти. Мы еще долго играли друг с другом, а когда сошлись, мой член и ее лоно слились воедино, а потом я и вовсе забыл о них, когда мы отправились в путешествие по внутреннему пространству наших душ. Это было духовное соитие, всепоглощающее единение. Наши гениталии, наши тела были всего лишь стартовыми площадками и вскоре стали излишними – мы отправились в путешествие вокруг Вселенной; мы вдвоем входили и выходили, путешествуя по сознанию друг друга и не находя ничего, кроме любви и добра. Напряжение все возрастало, и, когда уже сложно было выносить перегрузки, наш корабль взорвался небывалым оргазмом и обрушился на кровать, вернувшись из далекого путешествия по микрокосмосу. Мы крепко прижались друг к другу и, мокрые как мыши, дрожали от переполнявших нас эмоций.

К моему удивлению, получилось не хуже, чем с таблеткой.

Уже после Дори сказала мне, что считает меня красавцем. Обнаружив, что она не шутит, я был крайне поражен и все смотрел на себя в зеркало.

– У тебя большие уши, но они красивы, в них есть характер. Они особенные. Да и не такие уж они огромные, как ты там себе думаешь, ведь голова твоя стала больше с тех пор, как ты был ребенком.

Каждые выходные мы бывали в Гасиенде, а потом у кого-нибудь дома устраивался автопати. На отходах мы обычно курили хэш или сканк, если было где взять. Я обожал поболтать, но еще больше мне нравилось слушать; слушать тусовщиков, их жаргон, потрендеть за жизнь, попри-калываться, замутить какую-нибудь историю. Я любил, глубоко затянувшись анашкой, задержать дыхание, пока огромный спелый помидор удовольствия не лопался, растекаясь краской по лицу.