Шрифт:
Аверченко Аркадий
Косьма Медичис
Бродя по Большой Морской, остановился я у витрины маленького "художественно-комиссионного" магазина и, вглядевшись в витрине вещи, сразу же обнаружил в этих ищущих своего покупателя сокровищах разительное сходство с сокровищами в знаменитой гостиной Плюшкина.
Я даже не погрешу против правды, если просто выпишу это место из "Мертвых душ":
"...Стоял сломанный
Это, если вы помните, было у Плюшкина. Буквально то же самое красовалось на витрине, но с прибавкой небольшого крайне яркого плаката, стоявшего на самом выгодном месте, посредине...
Плакатик изображал разноцветного господина, держащего в одной руке сверкающую резиновую калошу, а пальцем другой указывающего на клеймо фирмы на подошве: "Проводник".
Меня очень рассмешила эта ироническая улыбка нашего быта: резиновых калош нельзя достать ни за какие деньги, а хозяин магазина упорно продолжает их рекламировать.
Так как хозяин стоял тут же, у дверей своей сокровищницы, я спросил его:
– Зачем вы рекламируете калоши "Проводник"?
– Где?
– удивился он.
– Это? Помилуйте! Да это картина. Мы это продаем.
– Как продаете? Да кому ж это нужно...
– Покупают. Повесишь в комнате на стенке, очень даже украшает. Видите, какие краски!
В торгашеском азарте он снял с витрины господина, указующего перстом на сверкающую калошу, и преподнес это произведение к самому моему носу.
– Вот она, картинка-то. Купите, господин.
Я вспомнил свою петербургскую квартиру, украшенную Репиным, Добужинским, Билибиным, Ре-Ми, Александром Бенуа, - и рассмеялся.
– А в самом деле, не купить ли?
Раз наступает такая дикариная жизнь, что скоро будем ходить голыми, то для украшения наших вигвамов хорош будет и юркий господин, сующий под нос обаятельно сверкающую калошу.
В этот момент к нам приблизился незнакомец в темно-зеленом пиджачке в обтяжку и соломенной шляпе-канотье...
Он на секунду застыл в немом восхищении перед господином с калошей, снял шляпу, самоуверенно обмахнулся ею и спросил:
– Что ж вы мне прошлый раз, когда я покупал картины, не показывали этой штуки? Занятно!
– Купите! Замечательная вещь, - захлопотал хозяин, почуяв настоящего покупателя.
– Настоящая олеография! Это не то что масляные краски... Те пожухнут и почернеют... А это - тряпкой с мылом мойте - сам черт не возьмет!
– Цена?
– Уронил покровитель искусств, прищурившись с видом покойного Третьякова, покупающего уники для своей галереи...
– Четыре тысячи.
– Ого. И трех предовольно будет. Достаточно, что вы прошлый раз содрали с меня за женскую головку "Дюбек лимонный" - шесть тысяч.
– Та же больше. И потом на картоне наклеена - возьмите это во внимание!
– Ну, заверните. А фигур нет?
– То есть скульптуры? Очень есть одна стоящая вещь: Диана с луком.
– Садит, что ли?
– Чего?
– Лук-то.
– Никак нет. Стреляет. Замечательный предмет (хозяин сделал ударение на первом слоге) - настоящий, неподдельный гипс! Вещь - алебастровая!!
Когда меценат, закупив часть живописных и скульптурных сокровищ, довольный собой, удалился, я сделал серьезное лицо и спросил:
– Скажите, фамилия этого нового покровителя искусств - не Косьма Медичис?
– Никак нет, совсем напротив: Степан Картохин. Оне тут у портного в мастерах служат и огромадные деньги нынче вырабатывают: до восьмисот тысяч в месяц! Известно, девать некуда - вот оне в валюту все перегоняют - вещи покупают. И опять же, искусство любят.
И почувствовал я, что все мы, прежние, до ужаса устарели со всеми нашими Сомовыми, Добужинскими, Репиными, Обри Бердслеями, Ропсами, Билибиными и Александрами Бенуа.
Шире дорогу! Новый Любим Торцов идет!
Бумажки бьют из его карманов двумя фонтанами, и в одной руке у него сверкает всеми цветами радуги "Дюбек лимонный", в другой - калоши "Проводник""!
– Ars longa, vita brevis!