Космическая Одиссея 2061 года
Шрифт:
Менее чем за половину человеческой жизни Европа преобразилась. Ледяной панцирь на полушарии, постоянно обращенном в сторону Люцифера, растаял и образовал второй океан в Солнечной системе. В течение десяти лет он пенился и кипел, испаряясь в пустоту космического пространства, пока не было достигнуто равновесие. Теперь у Европы появилась атмосфера – тонкая, но ощутимая, хотя и не пригодная для жизни людей. Она состояла из водяных паров, сернистого водорода, двуокиси углерода, а также содержала серу, азот и различные редкие газы. И хотя не совсем правильно окрещенную Ночную сторону по-прежнему покрывал толстый слой вечного льда, территория, равная по размерам Африке, могла похвастать умеренным климатом, жидкой водой и несколькими далеко разбросанными островами. Вот примерно и все, что удалось разглядеть с помощью телескопов, находящихся на земной орбите. Когда первая крупная экспедиция в 2028 году отправилась
Однако через десять лет положение изменилось: на поверхности Европы произошли коренные перемены. Там появилась одиноко стоящая гора, почти равная по высоте Эвересту, которая выпирала сквозь льды сумеречной зоны. По-видимому, вулканическая деятельность – подобно той, что непрерывно происходила на соседней Ио, – вытолкнула вверх эту гигантскую массу. Катализатором мог стать усилившийся тепловой поток, испускаемый Люцифером.
Но это простое и очевидное объяснение вызвало ряд вопросов. Гора Зевс представляла собой не обычный вулканический конус, а неправильную пирамиду; радиолокационное сканирование не смогло обнаружить ничего похожего на потоки лавы, характерные для вулкана. Судя по невыразительным фотографиям, которые удалось получить с Ганимеда во время секундных прояснений, когда на Европе расходились облака, можно было предположить, что гора сложена изо льда, подобно окружающему ее ледяному ландшафту. Как бы то ни было, возникновение горы Зевс сопровождалось мучительными страданиями для небесного тела, поскольку весь рисунок разбитых льдин на Ночной стороне Европы резко изменился. Один смелый ученый выдвинул теорию, согласно которой гора Зевс представляет собой «космический айсберг» -, космический обломок, упавший на Европу из окружающего пространства; исковерканная поверхность Каллисто свидетельствовала о том, что подобное случалось в отдаленном прошлом. На Ганимеде эта теория не вызвала особого восторга – у будущих колонистов проблем и так было предостаточно. Они с облегчением вздохнули, когда Ван-дер-Берг убедительно опроверг эту теорию: ледяная масса такого размера обязательно раскололась бы при столкновении, а не случись этого, сила тяжести на Европе, пусть и небольшая, быстро привела бы к ее разрушению. Измерения, произведенные с помощью радиолокационных наблюдений, показали, что, хотя действительно происходило медленное погружение горы, форма ее ничуть не изменилась, а значит, гора не могла быть сложена изо льда.
Разумеется, было бы просто разрешить сомнения – стоило только послать всего лишь один зонд через облачную мантию Европы. Но, к сожалению, что бы ни скрывалось под сплошным серым покрывалом, оно не поощряло любопытства.
ВСЕ ЭТИ МИРЫ – ВАШИ, КРОМЕ ЕВРОПЫ.
НЕ ПЫТАЙТЕСЬ ВЫСАДИТЬСЯ НА НЕЕ Последнее сообщение с космического корабля «Дискавери», переданное перед самой его гибелью, не было забыто, но бесконечные споры о его толковании продолжались. Относилось ли слово «высадиться» к автоматическим станциям или только пилотируемым кораблям? А как квалифицировать пролет вблизи Европы пилотируемого корабля или автоматической станции? Или запуск зондов, плавающих в верхних слоях ее атмосферы, подобно воздушному шару?
Ученым не терпелось узнать как можно больше, но широкая общественность явно колебалась. Стоит ли связываться с силой, запросто взорвавшей самую большую планету Солнечной системы? Кроме того, на исследование и освоение Ио, Ганимеда, Каллисто и десятков небесных тел поменьше потребуются столетия; Европа может и подождать. Вот почему Ван-дер-Бергу неоднократно рекомендовали не тратить драгоценное время на исследования, не имеющие практического значения, в то время как на Ганимеде был непочатый край дел. Где найти углерод-фосфор-нитраты для гидропонных ферм? Устойчив ли откос Барнарда? Насколько велика опасность грязевых оползней во Фригии? (Подобные вопросы задавались без конца...) Но Ван-дер-Берг заслуженно унаследовал от своих предков-буров репутацию упрямца: даже занимаясь бесчисленными вопросами жизни на Ганимеде, он не переставал поглядывать через плечо на Европу.
И вот однажды мощный шторм, сорвавшийся с Ночной стороны, на несколько часов разорвал пелену облаков над горой Зевс.
Глава 7
Перелет
"И я оставляю все, что еще у меня оставалось..." Из каких глубин памяти всплыла именно эта строка? Хейвуд Флойд закрыл глаза и попытался сосредоточить мысли на прошлом. Да, конечно, это был отрывок из стихотворения – но после колледжа он не прочел ни единой поэтической строфы. Да и в колледже не увлекался поэзией и не читал стихов, разве что на кратковременном семинаре по английской литературе.
Поскольку об этой строчке больше ничего не известно, бортовому компьютеру понадобится немало времени, чтобы отыскать стихотворение среди массы произведений английской литературы, – не меньше десяти минут. Но прибегать к помощи компьютера нечестно (да и недешево), и Флойд решил принять вызов. Стихотворение, конечно, о войне – но о какой? В двадцатом веке их было так много...
Он все еще копался в тумане воспоминаний, когда пришли гости. Они двигались с медленной, грациозной легкостью людей, длительное время живущих в мире, где сила тяжести вшестеро меньше земной. Население «Пастера» делилось на группы в зависимости от так называемой «центробежной стратификации»: некоторые из обитателей госпиталя никогда не покидали центральную часть станции, где господствовала невесомость, тогда как другие, кто все еще надеялся вернуться на Землю, предпочитали внешнюю часть гигантского, медленно вращающегося диска, где сила тяжести почти равнялась земной.
Джордж и Джерри были самыми старыми и близкими друзьями Флойда, хотя между ними было весьма мало общего. Оглядываясь на свое бурное прошлое – две женитьбы, три официальные и две неофициальные связи, троих детей, – он не раз завидовал прочным узам дружбы, связавшим Джорджа и Джерри, на которую, по-видимому, никак не влияли посещения «племянников», время от времени прилетавших с Земли или Луны.
– Неужели вам никогда не приходила мысль разойтись? – шутя спросил он однажды.
Джордж, прославленный дирижер, известный своим эмоциональным, но весьма серьезным мастерством, что сыграло немалую роль в возрождении интереса к симфонической музыке, ничуть не растерялся.
– Разойтись – никогда, – последовал мгновенный ответ, – а вот убить – неотступно.
– Чепуха, он никогда не осмелится, – огрызнулся Джерри. – Себастьян тут же проболтается.
Себастьян – красивый и разговорчивый попугай, которого им удалось провезти на станцию после длительной борьбы с госпитальным начальством, – умел не только разговаривать, но и воспроизводить вступительные звуки скрипичного концерта Сибелиуса, исполнение которого – не без помощи Антонио Страдивари – сделало Джерри знаменитым полвека тому назад. И вот настало время расстаться с Джорджем, Джерри и Себастьяном – может быть, всего на несколько недель, а может – навсегда. С остальными друзьями Флойд уже попрощался, и организованные им вечеринки нанесли немалый урон винному погребку станции. Вечер, который он собирался провести с Джорджем и Джерри, был последним. Арчи – робот-секретарь старинной, но все еще безупречно действующей модели – был уже запрограммирован давать на все сообщения в адрес Флойда соответствующий ответ или, если сообщения окажутся срочными или будут носить личный характер, пересылать их на борт «Юниверс». После многих лет грустно лишиться возможности говорить с милыми сердцу людьми, зато он будет избавлен от нежелательных собеседников. После нескольких дней полета прямой разговор станет невозможным, и все сообщения будут передаваться либо в записи, либо телетекстом.
– Мы думали, ты друг, – посетовал Джордж. – А ты взял и подложил нам свинью – назначил своими душеприказчиками, к тому же не оставив ничего, чем можно распоряжаться.
– Не беспокойтесь, будут и сюрпризы, – улыбнулся Флойд. – А Арчи позаботится о мелочах. Вам лишь придется следить за приходящей в мой адрес почтой, и то если ему что-нибудь окажется непонятным.
– Если будет непонятно ему, то уж нам тем более. Что мы знаем о твоих научных обществах и подобной чепухе?
– Они сами о себе позаботятся. Вы только присмотрите, чтобы в мое отсутствие при уборке здесь не переворачивали все вверх дном, а если я не вернусь, перешлите личные вещи – в основном это реликвии семьи. Семьи! Он прожил так долго, что она вызывала у него и чувство боли, и приятные воспоминания.
Прошло шестьдесят три года – шестьдесят три! – как погибла в авиакатастрофе Марион. Сейчас он чувствовал себя виноватым – ведь он совсем забыл о горе, которое испытал тогда. Теперь это было в лучшем случае отдаленным, смутным воспоминанием.
Если бы Марион не погибла, как сложились бы их отношения? Сейчас ей исполнилось бы сто лет...
И две маленькие девочки, которых он когда-то так любил, стали любезными седовласыми незнакомками лет семидесяти. У них были свои дети – и внуки! Флойд припомнил, что в этой семейной ветви сейчас девять человек: без помощи Арчи он не смог бы даже назвать их имена. Тем не менее на Рождество все вспоминали о нем – если не из родственных чувств, то из чувства долга.