Космический Гольфстрим
Шрифт:
Нескуба вскочил так стремительно, что едва не взлетел в воздух. Сжал своими ручищами плечи астронома.
— Это же великолепно! Замечательно! Поздравляю вас, Лойо Майо! Это такое открытие…
Астроном заморгал черными ресницами.
— Теперь нам, считай, открыт путь к нашему миру, к Земле! — почти закричал Нескуба.
— А разве вы… собираетесь?..
— И я, и вы, Лойо Майо! Полетим, а?
Астроном не успел ничего ответить, потому что Нескуба подтолкнул его к выходу:
— Пойдемте скорее, я тоже хочу увидеть эту великолепную звезду!
С
— Ну как?
Узнал голос Эолы, но откуда он доносится — трудно было определить. Попробовал повернуть голову, но она почемуто оказалась удивительно тяжелой. Едва пошевелил ею, не отрывая от подушки, но и этого было достаточно, чтобы поле зрения расширилось и сквозь розоватое марево проступило лицо Эолы.
— Ты меня слышишь?
«Конечно, слышу» — так он хотел сказать, но слова почему-то застряли в горле. Неужели он потерял голос? Этого еще не хватало!
— Не надо волноваться, милый… Все будет хорошо…
Голос ее отдалялся, слабел, лицо начало расплываться в розовой дымке.
Эола быстрым и уверенным движением взяла шприц, уже наполненный стимулином, и сделала укол в предплечье. Прошло не больше минуты, как датчики кровяного давления, пульса и температуры показали, что системы организма Нескубы начинают работать немного лучше.
Заметно отяжелевшая Эола села у изголовья, не отрывая взволнованного взгляда от его измученного, посеревшего лица. Бедный, как ему тяжело…
Сама она осунулась, под глазами темные круги — недосыпала, извелась, были моменты, когда она теряла надежду, отчаяние кромсало сердце острыми лезвиями, и странно, как оно только выдержало. А ведь ей нельзя, нельзя волноваться! Но теперь бесконечное нервное напряжение спало. Болезнь Гордея начала отступать, кризис миновал, и он поправляется. Она поглядывала на его измученное лицо, прислушивалась к его дыханию. И надо же — такой вот могучий богатырь, который, кажется, никогда в жизни не болел, совершенно неожиданно слег. Первый больной на Гантели. А бывало, как он подтрунивал, когда кто-нибудь заболевал! «Человеческий организм — это космический корабль. И если ты плохой капитан, не умеешь им руководить, он и выходит из строя». А сам? Доруководился…
С чего же все началось? Появилось легкое головокружение. Впервые он заметил это, когда читал лежа. Затем общая слабость. На следующий день симптомы болезни проявились резче. Появились боли — в желудке, в мышцах рук и ног, и было такое ощущение, что прокатываются они волной по всему телу. Идя по комнате, Нескуба шатался как пьяный. Еще день спустя не мог уже и читать — все расплывалось перед глазами, сузилось поле зрения… Эоле стыдно вспомнить, но сперва, когда Гордей пожаловался на здоровье, она… обрадовалась, да, именно обрадовалась. Болей, болей на здоровье, не думай только ни о каком полете!
Конечно, в ту минуту ей и в голову не приходило, какая это опасность: чужой,
Вот какая завертелась карусель.
Кто он — возбудитель болезни Нескубы? Каковы его агрессивные возможности? Способен ли человеческий организм вырабатывать против него иммунитет?
Настроение колонии землян заметно упало. До того такие живые, энергичные, счастливые тем, что Космический Гольфстрим наконец вынес их на твердую почву, сейчас все помрачнели. Патогенный взрыв возник внезапно, посеял неуверенность и страх. Что день грядущий им готовит? Никто ничего не знал. А отсутствие информации, слепая неизвестность действуют угнетающе.
Сидя у постели больного мужа, чего только не передумала Эола. Но его ровное дыхание понемногу успокаивало ее, тревога уходила, уступая место надежде.
Нескуба снова раскрыл глаза. Шум в голове стихал, понемногу возвращалась способность восприятия окружающего, некоторых простейших понятий. Смотрел и отмечал про себя: свет, окно, помещение. Требовалось усилие, чтобы все это объединить в одну фразу. «Я в помещении, куда проникает свет через окно, — констатировал он. — Окно? Так это же…» Но вот память озарила события, предшествовавшие болезни. Строительство поселения. Разговоры и споры с Эолой. Теперь есть у нее почва под ногами, над головою — небо, о космосе не хочет и слышать. Но ведь почва эта сухая и небо чужое. Да, беременность… Хватит ли силы воли оставить ее и ребенка здесь? Вряд ли. И она об этом догадывается. Хитрая: хочет выиграть время. Но я же люблю ее, великий Космос, как я ее люблю! А еще сынок, сыночек…
Мысль о сыне вызвала истому во всем теле. Нескуба пошевелился и вздохнул.
— Проснулся? — спросила Эола. Голос у нее был особенно нежный и ласковый. — Вижу, вижу: тебе значительно лучше. Лицо уже не такое серое, и глаза блестят. Ты победил!
Нескуба слабо улыбнулся — скорее глазами, чем губами. Прошептал:
— Это не я победил, это они…
— Кто они?
— Экипаж.
— Какой экипаж?
— Мои микробы.
— А-а… — улыбнулась Эола, хотя и не могла понять, что он хочет сказать.
— Эта команда сразу бросилась на пришельцев, сама видела, какие ожесточенные бои шли на борту.
— На каком борту? — вскочила Эола, подумав, что он бредит. — Что ты такое говоришь?
Передохнув, Нескуба продолжал:
— Мое тело для микроорганизмов — гигантский космический корабль… Понятно? Вот и получается, что я был ареной опустошающих боев.
— Ничего, милый, — Эола осторожно погладила его лоб. Скоро эти опустошения заживут. У твоего корабля большие ресурсы.
— Надеюсь. Вроде бы прихожу в себя. Но война еще идет. Знаешь…