Космодесант
Шрифт:
Становилось заметно теплее – по ногам тянуло вытяжной вентиляцией из недр старого робота. Вообще, есть дома, которые сколько ни топи, нагреть невозможно, и даже в разгар лета там сыро и знобко; змиевский клуб относился, видимо, как раз к такому типу.
В окне мелькнула голова возвращающегося Ивана Алексеевича. Дима тоже заметил его и с громким щелчком что-то выключил у себя внутри. Поток теплого воздуха тут же пропал.
– Такая зануда! – заметил он вполголоса. – Сейчас заметит и будет читать мораль про экономию электроэнергии. Недавно оформлял я ему web-страничку в интернете – так замучил: то фон ему не нравится зелёный – мол, подумают про него – молодо-зелено;
Вошел начальник Голимый. Дима примолк и замигал светодиодами.
– Сегодня связи не будет! – сурово объявил с порога Иван. – Столб упал, провода порвало. Бригада уже выехала… Что-то тут душновато, – он открыл форточку и подозрительно взглянул на экран. Дима, широко улыбаясь, преданно смотрел ему в глаза.
– Так вот, в завершение нашего разговора – многозначительно сказал я Диме. – Того робота, которого мы оба имеем в виду, поймали на мелочи. Он жаловался, что ему не хватает памяти, а судя по потреблению энергии, у него её был огромный запас. И самое интересное, это никого особо не волновало.
Я поднялся.
– Благодарю за экскурсию, – сказал я Ивану. – Я никогда не проводил время более содержательно. Всё было очень и ещё раз очень. Не сомневаюсь, что в ближайшем будущем мы ещё услышим о змиевском дворце культуры.
Иван расцвёл.
Глава 4
– Одиноко стальная машина (я признаюсь вам, что это я) вычисляет в активном режиме тайный смысл своего бытия… – посмеиваясь, бормотал я застрявшие в памяти строчки, выходя из клуба на тёплую деревенскую улицу. Пока я разговаривал со старым роботом, прошёл и окончился короткий скупой дождь; низкие тучи редели и мчались вдаль, небо светлело и разъяснивалось; с огородов поднимался пар.
– Пшепрашам, то пан бул в того варьятского библиотекаря? – услышал я голос из-за спины. – Не верьте жодному слову! Не может створення чловека размышлять о сенсе жизни. В него нет души, бо бессмертную душу дае только сам пан Бог!
Я обернулся. Передо мной стоял тучный старый священник в потертой, но чистенькой рясе. Седая львиная грива и аккуратно подстриженная борода давали неожиданный эффект в сочетании со светлыми голубыми глазами в окружении густых черных ресниц. Затруднённое дыхание, посвистывая, вырывалось из его заплывшей жиром груди, мерно поднимая тяжёлый наперсный крест.
– Здравствуйте, святой отец, – сказал я. – Или лучше – Казимир Адамович?
– Я не свенты, бо суть грешен, яко все на земли, – живо отозвался священник. – То и называйте меня як вам лепше. Як праойтец наш Адам назвал всё по воле Бога, але створить жоднои твари не змог. Витам вас!
В моей практике не было богатого опыта общения с духовными особами. Несколько раз мне попадались какие-то ограниченные личности, которые на самый простой вопрос типа "почему католики крестятся слева направо, а православные наоборот?" не могли подобрать лучшего ответа, чем "потому, что так правильно" или "так уж сложилось исторически". Возможно, сейчас судьба наконец-то подсовывала мне шанс восполнить пробелы в моем религиозном образовании. По крайней мере, Дима давал местному иерею достаточно лестную рекомендацию.
Мы медленно пошли по улице в направлении захудалой церковки, неторопливо беседуя о Боге, о жизни и месте в ней человека. Отец Иоанн (таково было духовное имя Казимира Адамовича) оказался умным и оригинальным собеседником; он отличался детской открытостью и непосредственностью, ровным и тихим нравом. В нем уживались догмы обеих ветвей христианства; кое-какие допущения ислама мирно соседствовали с явно буддистскими взглядами; язык его вольно перескакивал с польского на русский, встречались вкрапления церковнославянского и латыни. Неожиданные фейерверки умозаключений были весьма занимательны и отчасти спорны, и это было увлекательно – но ни на йоту не приближали меня к решению моей основной задачи (кстати, я и сам весьма слабо представлял себе, чего же я все-таки хочу…). Я попытался натолкнуть его в разговоре на заинтересовавший меня вопрос о тумане.
Священник кротко взглянул на меня:
– То не есть тема для розмовы, проше пана, – мягко сказал он. – Як пан в змозе, нех забывае о тей клятей мгле. И тшимаеться якнадале од его. Бо не вшистко на свете од пана Бога, нехай заховуе нас Матка Боска… – он перекрестился. – Per ipsum, et cum ipso, et in ipso! – произнес он классическую формулу, ограждающую от нечистых духов.
– К сожалению, не всегда человек властен идти выбранным путём, – в тон отцу Иоанну ответил я.
– На то чловек мае вольность воли, – живо возразил священник. – за ктору потем даст одповедзь ойцови небесному.
– Но человек, идущий в темноте и нашедший фонарь непременно воспользуется им, если он не глуп. Я понимаю, что лучше ходить при свете, но не всегда и везде светло.
– В свете есть една латарня, ктора светит во тьме – и тьма не объяша ея.
– Если мы признаем существование Бога, то следует допустить и существование дьявола. И по мере сил бороться с ним, – послал я пробный шар.
Тимошевский хитро взглянул на меня из-под кустистых бровей:
– Але ж борьба з тым супостатом незможно цяжка. То ж мае пан достатечну моц? Легко згубиць душу, сын мой… Цо познало добро та зло и цо зменило се стае Буддой. То целкем не означает, же в него зникають грехи, але просто они вже не мають для него жоднего значенья…
Я вздохнул. Чтобы разговор пошёл в нужном мне русле, нужно было настроить собеседника соответствующим образом.
– Казимир Адамович! – сказал я. – Безусловно, вам приходилось хранить тайну исповеди. Я прошу только один месяц не привлекать внимания к моим интересам. Дальше делайте что угодно. Вы мудрый человек и наверняка догадываетесь о многом… Договорились? – я пытливо посмотрел на него.
– Згодзен, – он утвердительно наклонил свою большую голову.
– Итак, туман. Расскажите об этом. Всё, что считаете нужным.
Отец Иоанн перевел дух, вытер лоб большим носовым платком и жестом предложил присесть на лавочку у покосившегося крыльца, мимо которого мы как раз проходили. Ставни дома были заколочены досками крест-накрест. На двери висел большой ржавый замок.
– То бардзо длуга розмова. Добже. То ж с чего розпочать?
Он пожевал в раздумье губами:
– Певнего разу я мев розмову з пробашчем нашого костёлу про… Не, то вже дуже здалёку… А от чи мае пан уяву про Дао? То есть найнеобходнейший инструмент для розумення того зъявиска – туману. Цо есть Дао? Нехай пан спробуе представить перед собою поток – так, речку чи ручай. Она и вчора була речка, и завтра бендзе речка. Речка и речка. Тылько кожного дню она юж не така, як была раней. Так и Дао. Представь се в тым потоку… Як кажде мгненье одбьясе на тобье. То называ се карма. Чловекови муси пржинять свою карму. Дрога для вшистких една, леж кажды мусить пржейсть его сам. То ж не выделяй себе з потоку. Нех Езус дасть тебе розуменне твоего места. Твоего Дао. То вкрай необходно для спокую, – он помолчал, внимательно глядя на меня.