Космогон
Шрифт:
Но это дальние, с ближними хуже.
О чём думают! Кто любимый ученик, а кто нет? Кто больше сделал для равви? Кому равви первому умыл ноги? Кому пообещал жизнь вечную? Почему ему одному?
Не мог не слышать этого избранный, потому стал избегать прямых слов, говорил всё больше иносказаниями. Не помогло.
Скажет Иешуа о царстве истины, подразумевая слияние разумов, но люди, иного, кроме кесарева, царства сроду не знавшие, раззвонят по базарам, что пришёл-де мессия, новый царь иудейский, которого ждали издавна. И прокатится следом за тележками торговцев рыбою от Галилейского моря молва, расползётся по храмовым
Меж тем заговорят на базарах:
– Он мессия, сын Божий, предсказанный. Царь по рождению.
– Что вы говорите?! Вы же не знаете! Он плотник и сын плотника. Я видел одного человека, так он говорил, что знался в Гамле с отцом его.
– Не морочьте мне голову, уважаемый, все говорят, что из Ноцрета он, потому и зовут его назарянином.
– Нет, извините! Это вы, почтенный, морочите добрым людям головы. Не назарянином его зовут, а назореем. Аскет он, вина не пьёт.
– Как же не пьёт, когда сам он говорил, и многие слышали: «Кто пьёт вино моё, наследует жизнь вечную». И угощал – слышите, уважаемый? – вином своим поил народ, многие тысячи.
– Врёте вы всё. Сам я слышал, как говорил он в синагоге: «Кто пьёт кровь мою, наследует жизнь вечную». Кровь, не вино.
– Это как понимать – кровь?
– А вот так. Он киник, истинно говорю вам, почтенные.
– Собака он, а не киник! Пёс римский. Взбаламутит народ, подведёт под мечи, римских псов напоит кровью, только не своею, а нашею.
– А чудеса?
– Он жулик и шарлатан. И предатель народа, как и вы, уважаемый. Сразу видно, что вы назарянин. Чего ждать из Ноцрета хорошего?
– Хлеб истинный! Покупайте хлеб истинный!
Не знал избранный, чем обернутся его иносказания, и, слушая гулкое эхо собственных слов, спрашивал себя: «Надо ли было говорить им?» В ответ слышал сын плотника неизменное: «Так должно быть. Это правильно». Бен Барухия говаривал часто: «Многажды повторённое утверждение становится для имеющего уши истинным».
«Мы ошиблись с объединительной моделью, – размышлял Чистильщик, отдыхая в бесчувственном отстранении от памяти носителя. – Без расчётов ясно, что не оптимальна она для этого общества. Никакая идея не выдержит такие дисторсии в ближнем порядке. На случайные флуктуации не спишешь, чувство такое, будто кто-то целенаправленно вносит возмущения. Формально идея остаётся неизменной, а шлейф событий от погружения идеи в социум изломан, как тень от посоха на булыжной мостовой. Но что за беда, если тень изломана? Ведь не может она управлять посохом!.. Тень?»
Чистильщику понадобилось на миг подключиться к носителю, чтобы освежить в памяти ощущение. Посох. Тень на булыжнике. Сын плотника подумал: «Не может тень управлять посохом», – и тут же понял, что неправ. Может. Привиделось ему – безликая толпа на площади, помост, на помосте человечек. Горячится, кричит. Солнце светит оратору в спину. Гигантская тень его на досках помоста как живая шевелится. Тень?
Чистильщик, отрешившись от земного существования, выскочил из памяти избранного.
– С чем хорошим вернулся? – услышал он голос старшего чистильщика.
Всё вокруг показалось тусклым оторванному от телесных переживаний
– Чего молчишь? Давай, рассказывай! – понукал старший по параллельности, в спектре его стали заметны признаки недовольства.
– Я понял, почему не сработала объединительная идея, – переборов неприязнь, доложил Чистильщик.
– Вообще-то тебя не за тем посылали. Ты языку выучился? Проследовал до самой смерти за носителем? Молчи, не отвечай, вижу, что нет. Моделью объединительной занялся. Теоретик. Всякий молокосос будет мне указывать, что не так с моделью. Ну давай, выкладывай, что ты там понял, я слушаю, – не пытаясь скрыть раздражения, сказал старший чистильщик.
– Не в модели дело. Мы не учли влияние тёмных бестелесников. Мне кажется…
Старший по параллельности захохотал, вскрикивая:
– Ему кажется!.. Ох, я не могу!.. Тебе кажется или носителю?! Когда кажется…
Тут он осёкся и продолжил деловым тоном:
– Тёмных, говоришь? Ладно, хвалю за проницательность. Но и без твоих откровений земнорощенных понятно, что не обошлось без Верховного. Слушай приказ, представитель. Возвращайся в себя немедленно и следуй за носителем до смерти. На мелочи не отвлекайся и не забивай разум идеями. Судить буду я, твоя задача чётко и доходчиво пересказать Космогону факты. Ты понял меня?
– Понял, – холодно ответил подчинённый начальнику.
Перед тем как уйти в себя, успел услышать, как старший по параллельности бурчит, излучая самодовольство: «Понял он… Тёмные… Ха! Так должно быть. Это правильно».
Сомнение укололо Чистильщика, но, погружаясь в информационный фронт сложного, как город, воспоминания, он не успел сосредоточиться на подмеченной мелочи.
Тени
Он был один на один с подступающей к городу ночью. Позади осталась червлёная закатным солнцем храмовая гора и шумное толпище в тени городской стены у Львиных ворот Иерушалаима.
Он не мог понять, что именно слышится ему – людской, похожий на шум Галилейского моря ропот или ветра шум в кудрявых кронах олив на горе Масличной. Вернее всего, ветер. Людям он запретил за собою следовать. Душу его жгли истовые слова ученика: «Почему я не могу последовать за тобою? Я жизнь готов отдать за тебя!» Так говорил самый твёрдый из последователей, и горше пощёчины показались Иешуа мысли, коими слова эти были вызваны: ученик думал о жизни вечной, обещанной. Верил в неё и не верил. Разум его, воспринявший наставления, жизни духовной жаждал, но иное нечто, с душой сращённое – не тень, нечто светлое, – не духовного хотело, цеплялось за телесное. «Отречётся», – понял Иешуа и с горечью ответил:
– Жизнь готов за меня отдать? Отречёшься и от меня, и от слов своих.
Он оставил учеников в саду, у подножия горы, а сам двинулся навстречу ночи. Дорожные мелкие камни скрипели под ногами, недолгое время слышно было, как спорят промеж собою оставленные без наставника последователи:
– Пойти за ним надо бы.
– Как пойти, если не признался, куда идёт?
– Глухие вы, что ли? Слышали, мне он сказал, идти за ним рано.
– А куда он собрался, не говорил тебе?
– Говорил, должен идти к отцу. А отца его мы видели? То-то, что нет.