Космонавт-два
Шрифт:
И, не закончив мысль, обнял летчика. Перешел на «ты».
— Уверен в тебе, как в самом себе.— Взглянул на часы: — Пора, меня ждут.
Перед тем как войти в лифт, Сергей Павлович добавил:
— Как будто все ясно,— ответил летчик,— но было бы неплохо...
— Хорошо. Садитесь в корабль и работайте сколько нужно.
6 августа.
В 3 часа 28 минут по московскому времени начался последний контрольный осмотр кабины корабля и приборов. Все системы работают безотказно.
Над Байконуром утренняя дымка, предвещающая жаркий и душный
Герман Титов и его дублер Андриян Николаев вышли из «космического гардероба» в космических доспехах — мягких оранжевых комбинезонах, надетых поверх скафандра, в серебристо-матовых гермошлемах и высоких шнурованных ботинках. Голубой автобус, тот самый, что вез к старту апрельским утром Юрия Гагарина и Германа Титова, уже ждал своих пассажиров. Врач Андрей Викторович Никитин помог летчикам войти в салон, занять места в специальных креслах. Тут же к скафандрам подключили шланг, и приятная свежесть разлилась по телу.
— Ну как, Андрюша? — повернувшись к Николаеву, спросил Герман.
— Главное — спокойствие,— ответил тот своей любимой фразой.
Герман улыбнулся, взглянул на часы. Стрелка приближалась к 7.00 по московскому времени.
В автобус вошел Е. А. Карпов. Убедившись, что все, кому положено, в салоне, сказал шоферу:
— Трогай.
Машина развернулась на площадке возле монтажно-испытательного корпуса и, выйдя на главную магистраль, пошла к стартовой площадке.
Космонавт-Два сел поудобнее и взглянул в окно. Темно-серая степь и ярко-синее небо далеко на горизонте разделялись широкой огненной линией: поднималось солнце. Летчик залюбовался необычной картиной и невольно отвлекся от сегодняшнего дня, от предстоящего полета, к которому с такой неуемной жаждой готовился. В какое-то мгновение вспомнил тот апрельский день...
Он, дублер, сидит в автобусе, в котором только что попрощался с Гагариным. Из автобуса все видно...
Вот Юрий Гагарин в полном космическом облачении стоит у подножия ракеты. Он докладывает председателю Государственной комиссии о том, что готов
к полету... Потом, поднявшись на площадку, обращается к народам мира:
— Вся моя жизнь кажется мне сейчас одним прекрасным мгновением. Все, что прожито, что сделано прежде, было прожито и сделано ради этой минуты... Счастлив ли я, отправляясь в космический полет? Конечно, счастлив. Ведь во все времена и эпохи для людей было высшим счастьем участвовать в новых открытиях.
Потом твердо продолжал:
— Мне хочется посвятить этот первый космический полет людям коммунизма — общества, в которое уже вступает наш советский народ и в которое, я уверен, вступят все люди на земле.
В какое-то мгновение, «проводив» Гагарина, Титов зримо представил себе строки из недавнего письма отца:
«...Я не хочу строить догадки о том, что у тебя затевается. Но если едут к нам люди, вероятно, дело серьезное. Каким бы оно там ни было — малое или большое,— сделай его, сын, с толком, как подобает делать всякое дело, которому ты приставлен. Сил у
И Герман почувствовал новый прилив душевных сил. Много раз он читал и перечитывал мудрое отцовское письмо, проникнутое верой в сына. И словно из бездонного родника каждый раз черпал из него животворную силу, зовущую к подвигу.
«Как-то они там? — подумал космонавт.— Мать будет плакать... Земфира уткнется в плечо, так и замрет. И никто не сомкнет глаз. Тамара! Она у меня молодец. Жена летчика. Этим сказано все...»
Автобус вышел на прямую. Герман увидел впереди на возвышенности ракету-носитель, окруженную фермами, и залюбовался ею. Подсвеченный упругими лучами солнца на фоне поголубевшего неба космический гигант казался живописной картиной, врезанной, словно в раму, в размер смотрового окна автобуса.
Несколько минут езды, и машина остановилась на бетонной площадке в какой-нибудь полусотне метров от ракеты.
— Пора, Герман Степанович,— положив руку на плечо летчику, сказал Карпов.
Герман Титов встал. Неизъяснимое чувство радости заполнило все его существо. От восторга и счастья ему захотелось крикнуть во всю силу: «Лечу, лечу!» Но он только плотнее сжал губы. И лишь по искрящимся глазам да нескрываемой улыбке можно было догадаться о настроении Космонавта-Два. Это радовало всех. Хорошее настроение — лучшее подтверждение готовности летчика к выполнению сложного задания.
Герман Титов взглянул на часы — 7 часов 10 минут— и вышел из автобуса... Увидев друзей, космонавтов, быстро, насколько позволял скафандр, пошел к ним:
— До встречи!
— Мягкой тебе посадки, Гера!
А через минуту уже вскинул к гермошлему руку в перчатке, докладывая:
— Товарищ председатель Государственной комиссии...
— Полет разрешаю.
Еще шаг, и Герман Титов оказывается в кругу других членов Государственной комиссии. В карих глазах Главного конструктора отцовская теплота.
Сергей Павлович широко раскрыл объятия и принял в них космонавта:
— Успешного полета, Герман!
Мне хорошо видно волевое лицо Титова — нос с горбинкой, плотные губы и упрямый подбородок, чуть утонувший в нижней части гермошлема.
— Дорогие товарищи и друзья! — разносится голос космонавта, стоящего на площадке у лифта.— Мне выпала великая честь совершить новый полет в просторы Вселенной на советском космическом корабле.
Секунду Титов подбирает слова, чтобы точнее выразить свое состояние:
— Трудно выразить словами чувство радости и гордости, которые переполняют меня.
Космонавту хочется сказать о многом, но надо успеть о самом главном. И он говорит о любимой им Родине, открывшей новую эру освоения космоса, о великом подвиге своего друга Юрия Гагарина, первым проложившего дорогу в космос. Космонавт благодарит ученых, конструкторов, инженеров, техников, рабочих, всех, кто создал космический корабль «Восток-2», провел подготовку его к полету.
— Новый космический полет, который мне предстоит совершить,— говорит Герман Титов,— я посвящаю XXII съезду нашей родной Коммунистической партии.