Космонавты живут на Земле. Книга 2
Шрифт:
– То-то, — добродушно рассмеялся конструктор, — Иначе в угол поставлю.
– Пульс вошел в норму — генерал Мочалов передал Алексею, что уже шестьдесят пять в минуту.
—Так и около Селены держите, — пошутил он ободряюще.
Дали десятиминутную предстартовую готовность, потом пятиминутную и, наконец, последнюю, минутную, Стрелка на часах, вмонтированных в пластмассовую приборную панель, побежала, как показалось Алексею, очень быстро. Он и представить себе не мог, что сейчас делалось на командном пункте. Операторы замерли у экранов пусковой установки, делая последние отсчеты, к стрелки неумолимо ползла к жирной красной отметке, и только голос Тимофея Тимофеевича эхом грохотал в большой светлой комнате:
– Первый!
– Готово.
– Второй!
– Готово.
– Шестой! ,
— Готово.
– Пуск!
Нет, это не шквальный пустынный ветер загудел внизу у самого основания огромной серебристой ракеты. Это белое пламя забушевало у подножья пусковой установки. Столбы дыма смешались и весело заплясали над землей» а белое пламя с легким коротким хлопком рванулось вверх. И на глазах у всех находившихся на космодроме, от главного конструктора до часового на пропускном пункте, серебристая ракета вдруг ожила и медленно-медленно отделилась от стартовой установки, волоча за собою пульсирующий фонтанчик пламени, и стала набирать высоту. Даже не верилось, что так медленно уходит в небо ракета, направленная к Луне. Тяжело и неохотно расставалась она с Землей. Но прошли секунды, и ракета исчезла из глаз, все быстрее и быстрее вспарывая синеву атмосферы,
Алексей даже не сразу почувствовал, что он уже в полете. А потом стали быстро расти перегрузки. Ясно и четко услышал он знакомый голос конструктора, будто Тимофей Тимофеевич находился не там, на Земле, от которой «Заря» уже успела удалиться километров на сто, а стоял вдесь, в кабине, у самого кресла:
—Ничего, ничего, вы полюбуйтесь на этого эпикурейца. Молодцом пошел. Пульс восемьдесят. В плотных слоях атмосферы это ведь прекрасно! Как чувствуете себя, «Кристалл»?—впервые окликнул он его по позывному.
—В плотных слоях атмосферы чувствую себя отлично, — медленно и спокойно отозвался Алексей, как привык отзываться, когда надо было отвечать на запросы
Земли, а он находился в воздухе, в кабине сверхзвукового реактивного истребителя.
Позднее, уже на орбите, пришло состояние невесомости. Это было на первых порах ново и необычно. Как только Горелов отвязался от кресла и шагнул в узкое пространство кабины, он тотчас же очутился вниз головой над полом. Он дотронулся до твердого простенка между приборной доской и задраенным окном иллюминатора и сразу же вернул себе прежнее положение. Очевидно, в это время кабина была на контрольном экране, потому что голос генерала Моча лова немедленно приказал:
—Не увлекайтесь плаванием в невесомости! Привяжитесь к креслу. Через двадцать минут перейдете с орбиты на траекторию.
Как все-таки хорошо было на орбите! Голоса «оттуда», с космодрома, были громкими, моря и континенты родной планеты светились ободряющим разноцветьем. А потом «Заря» взмыла вверх и понесла его на большой скорости к Луне, утратившей свой желтый цвет и ставшей на какое-то время черной и угрюмой.
Алексей открыл тяжелые веки и вздохнул. Никаких перегрузок он не ощущал, только во рту было немного сухо, да еще в ушах навязчиво раздавался тот же однообразный мотив: «дон-дон-дон», появившийся примерно на высоте тридцать тысяч километров. Он приоткрыл забрало гермошлема и, сняв со стены баллон с минеральной водой, сунул в рот наконечник-пистолет. Без этого пистолета нельзя было обходиться в полете. Капли воды в невесомости тотчас же превратились бы в белые шарики и стали летать по кабине, обливая приборы. Утолив жажду, Горелов повесил баллончик на место.
Неприятное, почти режущее состояние одиночества рождало десятки сомнений. «В чем дело? Почему меня не вызывают с Земли? — думал с опаской Горелов. — Может, вышли из строя батареи электропитания? Нет. Тогда бы погас свет и перестал работать глобус. Он не успел найти предположительного ответа на эти вопросы — замигали на стенде сигнальные лампочки.
– Я — Земля, — раздался не то чтобы невнятный, но уже безнадежно далекий голос. — Подтвердите удовлетворительность самочувствия и готовность продолжать полет. Прием.
– Я — «Кристалл», — ответил Горелов, с нажимом выговаривая два «л», — чувствую себя отменно.
– Что бы вы хотели передать своим соотечественникам?
– Сердечный привет и то, что задание будет выполнено в полном объеме. — Он поглядел на стрелки часов и, ободренный этим общением с Землей, улыбнулся: — Мои земляки пусть поступают, как хотят, а я ложусь спать, чтобы не нарушать распорядок.
Радиосвязь прервалась, а он и на самом деле попытался заснуть. Но сон был хрупок, проваливался, как тонкий ледок под ногами переходящего реку. Сначала приснился Верхневолжск в белой кипени весеннего вишневого цветения. Он снова попробовал заснуть, но вместо сна сумятицей мыслей оборачивалось прошлое и будущее. Он уже не принадлежал Земле, так же как и не принадлежал еще окололунному пространству, к которому стремился. «Дон-дон» — одурманивающе звучало в гермошлеме. «Может, доложить об этом космическом джазе на Землю? — подумал Алексей, но тотчас же отбросил эту мысль: — К черту! Еще подумают, паникую».
Он размышлял о Земле, и только о Земле. Он видел перед собой деревянные ступеньки знакомой лестницы, пахнущие сосной, и Лидию, спускавшуюся по ним. Она опиралась на его плечо. Ей было холодно в тонком домашнем халатике с короткими рукавами. Руки ее пахли парным молоком. Алексею казалось, будто даже здесь, в кабине, слышит он этот запах. «Она со мной, — подумал он, счастливо жмурясь, — значит, со мной не может ничего случиться. Как я ее буду любить, когда вернусь!»
Затем он подумал о матери, о друзьях, о Тимофее Тимофеевиче, который за исход полета волнуется, пожалуй, больше самого Горелова, пилотирующего «Зарю». Постепенно мысли о Земле отошли на второй план, и он постарался представить себе самое близкое будущее, тот час, когда «Заря», повинуясь заданной программе, выйдет на окололунную орбиту, полную неизвестности и возможных неожиданностей. Он скользнул взглядом по счетчику, регистрирующему облучение, и по прибору, показывающему
удаление от Земли. Ничего тревожного в показаниях не было. Просто по дуге гигантского эллипса «Заря» уже отдалилась от Земли на сто восемьдесят тысяч километров.
И еще прошел день. Земля то пряталась в черной неведомой темени космоса, то появлялась — или слева или справа, — и тогда становилось как-то теплее на душе. Голубой непрерывно льющийся свет кабины бодрил, и остаток пути не казался уже таким тяжелым. Алексей с аппетитом выпил из полиэтиленового пакетика бульон, съел шесть маленьких сандвичей и запил все это остужающей минеральной водой. В бортовом журнале он сделал все положенные отметки и своевременно лег спать. То ли от того, что он привык к постоянному состоянию невесомости, то ли от того, что цель была уже близка, он перестал волноваться и быстро заснул.
Новый нелепый сон обрушился на утомленное сознание космонавта. Чудилось ему, будто маленьким мальчиком бегает он по Покровскому бугру в Верхневолжске, играет с ребятишками в «квача». Прошел теплый ливень, и босые ноги так и влипают в мокрый суглинок. Длинноногий Володька Добрынин настигает его и вот-вот притронется, застукает, сделает «квачом». Но вдруг на глазах у онемевших ребят он, Алешка Горюн, отделяется от обрыва и плывет, кувыркаясь, по воздуху над желтым суглинистым срезом бугра и над сероватой водной гладью Волги-реки, а на трехпалубном теплоходе люди замирают в удивлении, разбегаются по каютам, лезут в ужасе под лавки. А он, Алешка, успокаивая, кричит им со смехом: «Чудаки! Я же поборол силы земного притяжения и сейчас выхожу на орбиту!»