Кость от костей
Шрифт:
Но ты не трусиха. Ты столько лет прожила с Уильямом и выживала каждый день, пока он окончательно умом не тронулся. Си Пи просто не знает. Он даже не догадывается, как это было.
Этот голос, кажется, принадлежал Саманте: ее сильному, прагматичному «я», что еще не до конца слилось с Мэтти, которую она знала столько лет. Саманта говорила только правду. Мэтти не была трусихой. Не была.
Си Пи не желал смириться с очевидным: они практически ничем не могли помочь Гриффину. Как вырвать его из лап такого огромного, свирепого и осторожного
Его можно услышать, только когда он хочет, чтобы его услышали.
В этот раз не трещали ветки, не было слышно натужного дыхания и рева, разносящегося по лесу. Зверь наблюдал за ними, выжидал, а потом схватил и унес самого слабого, того, кто не стал бы отбиваться. Гриффина.
Но у Гриффина есть шанс выжить; остается шанс, что зверь его не тронет. Шанс остается.
Мэтти твердила себе это, но не верила. Скорее, надеялась, хотела, чтобы все было так, загадывала желание, как маленькая девочка. Но она уже не была маленькой девочкой и знала, что такие истории редко кончаются счастливо.
Подумав о Гриффине, парне с добрыми глазами, который так хотел отправить ее к врачу и напал на Уильяма, чтобы она могла сбежать, Мэтти ощутила болезненный укол.
– Что… ты… будешь… делать? – прохрипела она, обращаясь к Си Пи.
Тот рассовывал вещи по карманам.
– Не знаю. Надо вернуть Гриффина, а дальше посмотрим.
– Но как? – не унималась она. – У тебя есть… оружие?
– Нет, я не вооружен, – ответил он. – Не думал, что придется сражаться с гигантским…
Он осекся и замолчал. Перевел взгляд на Джен.
– Мы совсем не ожидали этого. Совсем, – призналась она.
Джен не пошевелилась с тех пор, как перестала кричать и звать Гриффина.
– Я думал, это снежный человек или просто большой медведь, – сказал Си Пи. Голос его был задумчивым, но слегка подрагивал от страха. – Но это явно не медведь, ведь не бывает медведей размером со слона.
– Не понимаю, как он мог подкрасться незаметно, – недоумевала Джен. – И если он такой огромный, как удержался наверху, на ветках?
– Вот вытащим Гриффа и разглядим его как следует, – ответил Си Пи.
– Не уверена, что хочу его разглядывать, – покачала головой Джен.
Ее глаза были раскрыты широко и блестели в лунном свете.
Лунный свет. Пока Мэтти предавалась воспоминаниям о шоколаде, наступила полная темнота. Ночь была стихией зверя. И Уильяма.
– Джен, пойдем, – сказал Си Пи, схватил ее за руку и встряхнул. – Это совсем на тебя не похоже. Да, это было ужасно. Я, кажется, намочил штаны, когда увидел его когти. Но если бы эта тварь забрала кого-то из нас, Гриффин не бросил бы нас тут. Он побежал бы нас спасать. Ты это знаешь.
Уильям знал этот лес, умел охотиться. Он мог бы выследить Мэтти так же бесшумно, как зверь, забравший Гриффина.
– Знаю, – ответила Джен. – Знаю. Но… что мы можем сделать? У нас нет ружей, нет ножей. Ничего нет.
Угроза таилась повсюду: в подрагивании веток, в шевелении теней. Мэтти не могла оставаться здесь одна. Но гоняться за зверем было бы глупо, и так же глупо возвращаться к хижине и нарываться на неприятности.
– Необязательно биться со зверем, – рассудил Си Пи. – Я не собираюсь ввязываться в большую схватку на вершине горы, и тебе не советую. Мы могли бы подобраться незаметно.
Мэтти должна идти вниз, к подножию горы. Найти ручей, как и планировала. Она приведет полицию, позовет на помощь людей, а потом они вернутся и спасут Джен и Си Пи.
Если те еще будут живы.
– Думаешь, он нас не учует? Не услышит? Кем бы он ни был, его органы чувств явно острее наших, – возразила Джен. С каждым словом ее голос становился все напряженнее.
Да, лучше всего – практичнее всего – было бы кому-то из них (мне, пусть это буду я) пойти за помощью и привести людей. Когда гору наводнят спасатели, Уильям попадется в их сети, и Мэтти не придется всю оставшуюся жизнь оглядываться и ждать, что он придет и снова заберет ее.
– Что-нибудь придумаем, – сказал Си Пи. – Сперва надо выяснить, как там Грифф, может, его уже…
А ведь Уильям тебя не похищал. Ты сама открыла ему окно. Ты ему доверяла. Почему ты ему доверяла?
– А если монстр сожрет Гриффина? – пробормотала Джен. В этот раз она говорила не громко, а почти шепотом, словно боялась произносить эти слова или не хотела в них верить.
Ты сама виновата, что он тебя украл. Ты виновата, что твоей матери нет в живых.
– Нет, – Мэтти покачала головой. – Нет, нет.
– Знаю, я тоже не хочу об этом думать, – сказала Джен. – Слишком страшно.
Джен решила, что Мэтти расстроилась из-за того, что Гриффина могли съесть. И ее, безусловно, ужасала мысль, что доброго человека могут растерзать, как ту лису на снегу. Но не поэтому она качала головой и повторяла «нет». Семя сомнений проклюнулось в ее сознании, и она никак не могла его выкопать.
Ты сама виновата.
Ты виновата, что твоя мать умерла.
Уильям постучал в окно ночью, а ты не должна была открывать, должна была понять, что так делать нельзя.
– А может, он его и не съел, – возразил Си Пи. – Может, он его и не убил. Но чем больше мы стоим тут и спорим, тем больше шансов, что Гриффин пострадает.
Что же Мэтти скажет полицейским, когда доберется до города? Что она – жертва похищения? А считается ли жертвой та, что сама открыла похитителю окно; та, что не пыталась убежать? Что, если полицейские посмеются над ней, скажут, мол, она должна была лучше стараться, сильнее сопротивляться, позволить ему себя убить, а не оставаться с ним и жить в подчинении?